— Это ты о чем? — бледнея, удивился Петр Платонович. — О чем говоришь? Или не помнишь, что хлеба до нового года не хватало у мужика? Как в город шли, с голодухи пухли, знаешь?
Афанасий Ильич махнул рукой.
— Помню. Только я о другом. Не понял ты. А вот Платон Андреевич, папаша твой, тот бы сообразил. Не о той я сытости толкую. — И чтоб совсем переменить тему, сказал неожиданно: — А кенарь у тебя ничего. Я тоже птиц уважаю.
15
Уже вовсю гремела в славе и юной доблести первая наша пятилетка. Стучала перфораторами, вбивая срезные заклепки в стальные пролетные балки будущих цехов, пылила серым цементом по симоновским кривым переулкам, вздыхала, умываясь по утрам тугим паровозным паром, шла в красной косыночке по склизким мосткам вдоль разверзнутых котлованов, пилила, рубила, слепила электросваркой, и такого на памяти поколения еще не было. Желая восславить свою эпоху, рабкор Денис Шлыков писал, что жизнь принимает одно направление — рабочее. Один смысл. Одну цель ставит перед собой. Работа, работа… Даешь советский наш автомобиль! Телегу на свалку! Он писал, что на заводе создали отдел по реконструкции и расширению и директор Лихачев держит прямой курс на большой конвейер. На смену старому должен прийти новый грузовик американского типа «автокар», и собирать его должны с четким ритмом — один автомобиль за 4 минуты 12 секунд.
Как-то утром Денис прибежал к себе в цех запыхавшийся, счастливый, крикнул Нюрке:
— Анюта, у меня новость для тебя!
— И что? — Нюрка взглянула пренебрежительно. — Ириску, что ли, принес?
— Хочешь «автокар» увидеть?
— Не-а, не хочу. У меня на вечер свиданье назначенное.
— Это в обеденный перерыв будет. Ребята, машину новую из Америки доставили! Айда, взглянем!
У Дениса было задание написать об «автокаре» в «Вагранку», и редактор обещал дать под статьей подпись, а то до этого Дениса печатали без подписи или под псевдонимом — Глаз, Зубило, Прожекторный луч.
— Эх ты, писака-бумагомарака, так бы и сказал: днем показ будет. Я, пожалуй, взгляну, — заявила Нюрка и обернулась к ребятам: — А вы как? Молчите? Молчание — знак согласия. Мы все пойдем, а ты, Колька, сбегай в буфет, ты верткий, и возьми на всех шамовки. Я за тебя жиклеры продую. Иди, бригадир приказывает. Верно, Степа?
— Ладно, — сказал Степа в задумчивости, почесывая переносицу. — Надо машину посмотреть. Это важно.
— Ой, господи, и что бы мы без тебя, Денисушка, делали…
Нюрка растопырила пальцы, испачканные машинным маслом, и сделала Денису «смазь»: провела по кончику носа.
В обеденный перерыв, едва прогудел гудок, побежали в Тюфелеву рощу к беседке. Там уже народу собралось порядком, все места на лавочках заняли, но Нюрка в синем своем халатике всех растолкала, пролезла вперед, таща за руку Петю Слободкина. Скромный Петя извинялся на все стороны: «Простите… Виноват… Простите». Очки у него запотели. А Нюрка лезла, как броневик, добралась до первой скамейки, согнала с нее пожилых кадровиков.
— А ну, слазьте, отцы, это место для прессы. Редакция здесь сидеть будет. Я кому сказала? Покажь давай, Денис, удостоверение свое. Да где ж ты запропастился? Пропустите его, товарищи! Он лично будет отражать наше собрание на страницах газеты.
— А ты кто такая? — спросили ее недовольные металлисты.
— Я? Сейчас я тебе докладывать буду. Подвинься! Мы его ассистенты, — выпалила Нюрка, садясь на скамейку и расставляя руки так, чтоб успели сесть рядом и Колька и Петя. Денис со Степкой отстали. — Пропустите их! Я кому говорю! Господи, отсталость какая… Привыкли, понимаешь… Отец, ты от скамейки филейную часть приподыми, видишь, корреспондент идет, у него работа, а ты отдыхаешь. Товарищ Прожекторный луч, сюда двигайте…
— Ой, Нюрка, как тебе не стыдно, — прошептал Степа.
— Давай садись скорей, тоже нашелся архангел Михаил… Благородный. Они на травке посидят, а я женщина, мне на землю садиться нельзя. Я, может, детей рожать хочу.
— Едут! Едут! — закричали из задних рядов. Из-за поворота появились две машины. За рулем первого грузовика сидел директор. По-директорски грузно он вылез из кабины, с кем-то поздоровался за руку, кому-то кивнул, помог опустить борта, встал на платформе, как на трибуне.
— Слышно меня, товарищи?
— Слышно, директор! Давай говори!
Лихачев начал с того, что новый грузовик, который будет выпускать завод после реконструкции, «вот этот самый аппарат, на котором я стою и который вы все видите», имеет мотор в 66 лошадей и состоит из четырех с половиной тысяч деталей. Такую машину можно собирать только на конвейере, и, значит, весь завод должен быть подготовлен к тому, чтоб каждая деталь, все детали начиная от копеечной крепежной шпильки, подчиняясь потоку, подавались на главный конвейер, где соединятся в единое целое — в автомобиль.