Ей слово «деталь» не нравилось.
— Немецкое слово, — сердилась, — «ди тайль», а по-русски надо говорить — «часть».
— «Кучер» — тоже немецкое слово, а какой русский не любит быстрой езды? — ей капитан возражал. — Zum Teil[2] — это только так, Валентина Петровна.
— После войны разберемся.
Вот и весь разговор, но именно она, майор Горюнович, была главной причиной того, что Иван Горбунов с некоторых пор заимел высокое понятие о инженерном звании. И, случалось, вспыхнет среди водителей спор, кто главней для народного хозяйства, кто первейшую роль играет в нашем обществе, водитель или инженер, сердился: «Кто главней? Кто главней? Да никто не главней! Работы разные…» И майора своего вспоминал с большим уважением.
Когда младшая дочь закончила школу и встал вопрос, что дальше делать, куда идти, в институт или учеником продавца в Первомайский универмаг, как настойчиво советовала школьная подруга Ритуся, Иван Горбунов, чувствуя ответственность минуты, подсел к дочке, большой черствой ладонью погладил девичье плечо. Испугавшись мягкости ее кожи, сглатывая комок и явно ощущая, как его душа, пропахшая бензином, падает в воздушную яму, сказал, но так, чтоб никаких жалостливых ноток в его голосе не чувствовалось, не надо этого:
— Теперь, Люся, мой тебе совет… Как папа… Как твой отец, значит, в Высшее техническое училище пойдешь, в Бауманское. Там у меня фронтовой друг, наш помпотех, в профессорах. Профессором работает. Вот телефон, держи. Позвонишь, она тебе все расскажет, Валентина Петровна. Скажешь, я — Ванина дочка. Горбунова.
И стала Люся Горбунова студенткой конструкторско-механического факультета, одна девушка в группе. Потом, на третьем курсе, еще одна появилась, тоже Люся, Люся Кораблева, синий чулок из Ленинграда. «Я по гусеничным машинам пойду, — говорила. — Хочу танки строить. У меня задумка есть». Она была отличницей и на Горбунову смотрела снисходительно: «Тебе, чтоб инженером стать, прежде всего надо вот эти клипсики, бантики поснимать и поведение свое в корне пересмотреть. Так нельзя! Или ты думаешь, никто не знает, что тебе Виталька Яковлев гидравлику делал?» Кораблева по распределению уехала в Харьков. Больше о ней Людмила Ивановна не слышала, спрашивала ребят, все пожимали плечами, наверное, вышла она замуж и переменила фамилию.
Самой колоритной фигурой у них в группе был, конечно, Яковлев. Зимой и летом в байковом лыжном костюме, в китайских кедах на шерстяной носок, он являл собой тот тип студента, для которого учеба одновременно игра и весьма серьезное дело. Он все предметы изучал с равным стараньем, считая одни интересными, другие полезными для общего развития. Ничего лишнего.
Познакомились они в чертежке. До этого она его видела, но как-то он не запомнился. Просто мальчик из их группы. Еще один.
Это зимой случилось. Утро выдалось зябкое. Она чертила эпюру, первое задание по начертательной геометрии, а за спиной сопел Витасик и тоже чертил, чертил, старался вовсю. Время от времени он выходил в коридор, там на лестнице курил сигареты «Памир» и возвращался, близко проходя мимо, обдавая табачным перегаром.
У нее ничего не получалось. Она нервничала. Скалывала лист, накалывала новый. Кнопки ломались. Снова чертила рамку, штамп, заглядывая в задание, определяла свои точки, где они у нее лежат, по оси абсцисс, по оси ординат, и снова у нее все путалось, мусолилось. Ничего не выходило! У нее была плохая графика.
Часа через полтора Витасик наклонился к ней, посмотрел внимательно, она глаза на него подняла: что надо?
— Ты торопишься, — сказал он. — Я за тобой наблюдал.
— А тебе какое дело? — сказала она, окинув его ледяным взглядом. — За собой наблюдай.
— Я помочь хочу.
— Себе помогай.
Он, кажется, не обратил внимания, что она сказала и как, совсем не обиделся, стянул лист со своего стола.