Они обедали. Бет согласилась пойти с ним в ресторан, и большую часть первых двадцати минут Данк потратил на то, чтобы не глазеть на нее. «Пилигрим» был почти пуст. Их посадили за самый уютный столик. В камине горел огонь. Казалось, сидевшая напротив Бет впитывала в себя тепло и блеск пламени. Льняная скатерть подчеркивала ее мерцающие волосы и сияющее лицо. Она накрасилась и надела платье из чистой шерсти, плотно облегавшее места, которые ему хотелось запомнить.
Привыкнув видеть ее в свитерах и джинсах, Данк смотрел на нее, как загипнотизированный. Он изучал персиковые плечи Элизабет и боялся посмотреть в карие глаза, чтобы не утонуть в них.
— Бостон, — сквозь зубы пробормотал он, не отрываясь от салата. — Никогда бы не подумал, что вас прельщает городская жизнь.
— А она меня и не прельщает.
Треснуло полено, осыпав экран снопом золотых искр. Данк покрутил бокал с вином.
— Кто такая Бет Менсон?
Бет сделала глоток вина и посмотрела на Данка сквозь бокал.
— Хороший экономический советник, временно управляющий яхт-клубом. Женщина, живущая одним днем.
— Несколько недель назад я согласился бы с последней частью вашего утверждения.
— А сейчас?
— Пока не будем об этом. Расскажите мне о Бостоне. Расскажите, как вы туда попали. И почему.
— В этом нет никакой тайны. Я поступила в университет, где изучала финансы. Свою дипломную работу я писала там, куда потом пошла работать. Братья Палмерстайн предложили очень хорошие условия, включая продолжение образования. Так я и стала у них советником по ценовой политике.
— И вы по-настоящему любите свою работу?
— Мало кто может сказать такое о своей профессии.
— Я спрашивал не об этом.
— Я получаю прекрасное жалованье.
— Так у вас есть знакомый брокер в подтяжках?
— Нет.
— Наверстываете упущенное время?
— Я веду волнующую и очень насыщенную жизнь.
— Все это эвфемизмы жизни трудной и напряженной.
— Конечно, напряжения хватает. Это характерная черта жизни городского жителя. Но если смотреть на все с этой точки зрения, то управлять лодочной станцией тоже нелегко.
— Это совершенно другое дело.
— Вы правы. Здесь я одна отвечаю за то, чтобы этот проклятый бизнес оставался на плаву.
— Разве это плохо?
Данк ждал, пока она обдумает его вопрос.
Он сделал глоток, и жидкость согрела его желудок. Он не торопился. Будь его воля, этот обед мог бы продолжаться хоть всю ночь: Данк ощущал редкое чувство довольства, покоя и душевной близости.
Физическое влечение к Бет не покидало его с первой встречи. И, тем не менее, — как бы он ни называл это, что бы ни думал — соседство с ней удовлетворяло его глубинную потребность. Сейчас, следя за Бет, он понял, что эта потребность не физического свойства. Несмотря на дерзкие реплики о постели, она намного глубже. В этом чувстве было что-то сладостно-горькое, как в удовольствии от любимой работы.
Бет слегка наклонилась вперед. Свет камина озарял ее тонкие черты.
— Само по себе место жительства ничего не решает. Даже если бы я могла переехать, это не изменило бы ситуацию. По крайней мере, здесь, — добавила она со слабой улыбкой. — Тут думай не думай — результат один.
— Вы должны признать, что в вас заговорила кровь. Никто другой не ударил бы палец о палец ради какой-то лодочной станции с громким названием «Яхт-клуб Менсона». Для этого недостаточно одной решительности, тут нужна преданность делу.
— Просто у Менсонов больше ничего нет. А так — самая обычная станция…
— Может быть. Только владелец у нее необычный. На такое способна лишь одна женщина в мире.
Он ждал, когда Бет посмотрит на него. Глаза у нее были широко открытые, любопытные, до краев наполненные теплом безмолвно догоравших в камине угольков.
— Льстец, — пробормотала она.
— Разве это лесть? Честное признание. Точное наблюдение.
— Язык у вас без костей…
— Я не хотел обидеть вас. Если сегодня днем я зашел слишком далеко, прошу прощения.
Она уткнулась в тарелку. Данк держал прежний курс, но сменил тему.
— Вы так и не рассказали мне, где я был той ночью, когда вы готовили пиццу для вечеринки.
Бет засмеялась.
— Вам ни за что не догадаться!
— Ну, хоть намекните.
— Ближе к полночи. Городской пирс. Вспышка голубых огней…
Он застонал.
— Должно быть, вы говорите о той ночи, когда меня арестовали за то, что я голышом купался на городском пляже…
— Вашему отцу позвонили из полицейского участка. Мы варили какао, оно как раз начинало закипать, и в это время раздался звонок. Знаете, что он говорил о вас? «Этот богатенький сопливец вообразил, что он находится в турецкой бане».