– Даже если и не солгала, – Генри развернул Ника лицом к себе, – какое это имеет значение? Все равно ты мой единственный сын. Другого не было и быть не может. Так почему же мы оба позволили этой женщине разделить нас? И сколько мы еще будем упрямо скрывать друг от друга то, чего хотим оба?
Глаза защипало еще сильнее, сердце забилось чаще. Ник видел все словно сквозь пелену тумана.
– И чего же, по-твоему, хотим мы оба? – осторожно спросил он.
Генри снова крепче сжал его руку.
– Я хочу… я хочу вернуть себе сына, Ники.
О Господи! Генри не называл его Ники с двенадцати лет, когда мальчик твердо заявил, что считает это имя слишком детским.
– А ты, – продолжал Генри, – я думаю, я надеюсь, хочешь снова обрести отца.
Глаза Ника наполнились слезами. Он боялся поверить в то, что слышал, и в то же время не мог отрицать, что действительно очень хочет вернуть отца. Потом Ник увидел слезы на щеках Генри. Многие годы боли и отчаяния отступали перед умоляющим выражением глаз Генри и любовью к нему, которая оживала в сердце Ника.
Робко шагнув вперед, Ник оказался в объятиях отца. Они сжали друг друга так крепко, словно надеялись задушить этим объятием все дурное, что было между ними за эти годы, и, пережив очищающую бурю, молча пообещать друг другу, что в будущем все будет иначе.
Они долго не разжимали объятий. Потом Ник чуть отстранился от отца, немного смущенный слезами, катящимися по его щекам. Тряхнув головой, Ник постарался избавиться от них.
Генри рассмеялся. Дрожащей рукой он сам вытер щеки сына.
– Сопливый мальчишка!
Ник улыбнулся и, в свою очередь, смахнул слезинку с его щеки.
– Да, но посмотрите только, от кого я это слышу!
Генри вдруг застыл, улыбка исчезла с его лица.
– Какова бы ни была правда, Ник, я хочу, чтобы ты помнил одно: ты мой сын и я люблю тебя.
Ник снова притянул к себе и заключил в объятия человека, который вырастил его когда-то. Сдавленным голосом он произнес:
– Я тоже люблю тебя, папа!
Прошло несколько долгих секунд, прежде чем Ник почувствовал, что стоит на ногах достаточно крепко, чтобы отойти на несколько шагов.
– Что ж, пора освежить содержимое наших стаканов, – хрипло произнес Генри.
Минуту спустя оба сидели бок о бок на диване с полными стаканами в руках.
– Ты хочешь рассказать мне, что произошло между тобой и Сэмми?
Ник, ссутулившись, уронил голову на диванную подушку.
– Что еще могло случиться?! Я, как всегда, раскрыл рот. Мое самолюбие было задето. Я подумал… Я подумал, что между нами возникает настоящая близость. А Сэмми вдруг снова решила превратиться в ледышку.
– И тебе было больно?
Ник пожал плечами.
– Да, больно.
– И тогда ты сказал что-то обидное, хотя вовсе не думал так на самом деле? И что же ты собираешься делать теперь?
– Я пытался извиниться, но ты ведь видел: Сэмми не подпускает меня к себе ближе, чем на десять футов.
– Так ты собираешься сдаться?
Сдаться? Потерять Сэмми? Только не это! Господи, помоги ему, только не это! Ник выпрямился.
– Конечно, нет.
Генри хлопнул его по спине.
– Молодец, парень!
– Но я не знаю, сколько еще смогу выносить ее холодность.
Генри закинул ногу на ногу и облокотился на колено.
– Помнишь время, когда тебе было девять лет и твои одноклассники заявили, что не возьмут в свою бейсбольную команду зубрилу, который учится на одни пятерки?
Ник нахмурился, потом улыбнулся, вспомнив.
– Я тоже помню, – продолжал Генри. – Ты не обратил тогда на них никакого внимания, взял свою клюшку, вышел на поле и отбил самый зверский удар с подачи этого маленького чертенка Уотсона. Мяч даже вылетел за забор.
– Но теперь совсем другое дело, папа.
Оба улыбнулись, заметив, как легко и естественно произнес Ник слово «папа».
– Ты прав, – согласился Генри. – А как насчет «Маверика»?
Ник потер пальцами шею, которую тут же свело при мысли о «Маверике». Господи, сколько же горьких воспоминаний может пережить человек за один вечер?
– Еще одна старая история, – сказал Ник.
– Что ж, если ты так считаешь. А я-то помню, как ты впервые пришел ко мне с этой идеей, а я назвал ее глупой. Я чинил тебе всяческие препятствия, но ты не сдавался. Ничто не могло тебя остановить. Ты сконструировал этот самолет, испытал его, ты был вот на столько, – Генри развел на небольшое расстояние большой и указательный пальцы, – вот на столько от успеха.
– А потом все рухнуло. «Маверик» потерян навсегда, и ты прекрасно это знаешь.
Генри как-то странно посмотрел на сына.
– Что ж, если ты так считаешь…
– Но какое все это имеет отношение к Сэмми?
– Ты ведь любишь ее, правда?
– Об этом не может быть и речи!
– Да нет же, речь именно об этом. Так вот, если ты действительно любишь Сэмми, если она нужна тебе по-настоящему, ты должен проявить не меньше упорства, чтобы наладить ваши дела, чем проявил с бейсболом и с «Мавериком».
– Но потом я ведь потерял интерес к бейсболу, а «Маверик» у меня украли.
– Что ж, может, лет через двадцать ты потеряешь интерес к Сэмми. А может, найдется другой мужчина, который уведет ее у тебя из-под носа. А может, нас всех сметет с лица земли, ну, скажем, в следующий вторник. А если нет, может, нам лучше просто сидеть все время вот так на диване и ждать, пока мы оба умрем от старости.
…Всю дорогу домой Ник улыбался. Генри, его отец, вскоре оставил попытки поговорить о Сэмми, но еще несколько часов они обсуждали самые разные темы. Вспоминали радостные события прошлого и говорили о том, что ждет их впереди.
Даже в самых смелых своих мечтах за последние годы Ник и предположить не смел, что сможет когда-нибудь снова почувствовать себя сыном. Слишком больно было бы сознавать бесплодность такой мечты.
Но чудо все же произошло. Сегодня он вновь обрел отца. Всякий раз, когда Ник вспоминал первый робкий шаг, сделанный ими навстречу друг другу несколько часов назад, – хотя теперь ему казалось, что с тех пор прошла вечность, – в глазах снова начинало щипать, а в горле вставал ком.
Ник был почти полностью счастлив. Вернее, был бы, если бы рядом была сейчас Сэмми.
Что случилось, Сэмми? Как мне вернуть тебя?
Ник не знал ответа на этот вопрос, но это его не останавливало. Он вернет эту женщину в свою жизнь, снова будет держать ее в объятиях. Он придумает, как это сделать. Он не собирается довольствоваться беглыми взглядами на Сэмми из другого конца коридора. Он хочет от Саманты Карлмайкл большего. Гораздо большего. Он хочет, чтобы она все время была в его жизни. Ему нужен ее смех, ее улыбки. Ее дружба. Ее любовь.
Ему нужно… ему нужно сердце Сэмми.
14
Сэмми нахмурилась, глядя на собственное отражение в зеркале. Круги под глазами были сегодня еще заметнее, чем вчера. И неудивительно. Разве легко было каждый раз сталкиваться на работе с Ником? Но столкнуться с ним еще и у Генри – это было выше ее сил. Ведь Сэмми расслабилась, потому что считала, что у Генри она застрахована от встречи с Ником.
Она оказалась не права. И заплатила за это еще одной бессонной ночью, которых и так провела уже немало. Впрочем, всякий раз, когда она заезжала к Генри, Ник тоже появлялся там. Почему же она решила, что вчера вечером могло быть по-другому?
Что-то должно произойти. Сэмми понимала, что не может и дальше избегать Ника на работе. Это было глупо, по-детски и к тому же вредило их общему делу. За последнюю неделю Сэмми несколько раз слышала за своей спиной шепот, стихавший, как только она оборачивалась.
Она совершила ошибку. Большую ошибку. Но она ведь не нарочно полюбила Ника, она не хотела, чтобы это произошло. Она была так поглощена своими чувствами, что неправильно оценила происходящее в ту ночь, в Новом Орлеане.
И заплатила за это на следующий день, когда слова Ника чуть не разорвали ей сердце.