— Ребят, у вас всё в порядке? — надзорщик осторожно приблизился, избегая, впрочем, подходить к повздорившим контролёрам.
— Да, извините, — быстро сказала Ксюша, приветливо растягивая губы. — Пойдёмте, коллеги, нам ещё надо в главный корпус…
Парни не возражали. Оба молчали всю дорогу; Ксюша тоже не стремилась нарушать тишину. Сейчас предстоят долгие и мучительные разговоры со свидетелями, чужие слёзы, неудобные вопросы. Главный жилой корпус горделиво высился среди фигурных прудов и прогулочных аллей; кажется, на всех пяти этажах не осталось ни одного тёмного окна. Залитый светом холл встретил усталых и перепачканных в грязи контролёров тревожной суетой. Никто не обратил на них внимания: в штатском они вполне могли бы сойти за обитателей какого-нибудь самого дешёвого здешнего номера. Персонал в форменных бордовых передниках носился между кожаными диванчиками, на которых устроили раненых; кто держался на ногах, либо помогал, либо бестолково топтался по глянцевитой мраморной плитке. У стойки регистрации обретался одинокий надзорщик — он заполнял какие-то бланки и параллельно бубнил что-то в прижатый к уху телефон. Ксюша нашла взглядом маленького Марка с сестрой; служащая поила их горячим шоколадом, рядом тряслась в объятиях мужа дорого одетая молодая женщина. Что ж, хотя бы здесь всё кончилось хорошо…
— Вы откуда? — бледная как смерть высокая блондинка безошибочно подлетела к Ксюше, схватила её за плечи. — Из коттеджей?
— Оттуда, — нехотя признала Тимофеева. Её ужалило нехорошее предчувствие.
— Мальчика моего не видели? — выдохнула женщина ей в лицо. Размазанный макияж пятнал впалые щёки серыми разводами. — Шесть лет, светленький, примерно такого роста… Зовут Богдан…
Ксюша все оставшиеся силы бросила на то, чтобы не измениться в лице. Можно сейчас отговориться и подарить женщине ложную надежду и ещё несколько часов тревоги. Пусть потом кто-то другой станет дурным вестником… Чужие пальцы нервно, до боли сжимают Ксюшины плечи. Знать лучше, чем не знать. Даже… такое.
— Я не видела, но… — голос её подвёл, пришлось перевести дух. — Мальчика, скорее всего, нет в живых.
Вот так, просто и жестоко. Мишка быстро сообразил, поддержал под локти разом обмякшую женщину, оттащил к ближайшему стулу. Чернов соизволил поймать пробегавшую мимо служащую, заставить её сменить курс. Усилился витавший в воздухе острый запах валерьянки. Что у них тут, никаких других медикаментов нет?
— Ксюнь, ты как? — тихо спросил Мишка, обнимая её за плечи и увлекая прочь от входа.
— Нормально, — отозвалась Оксана и поняла, что почти не соврала. Вздохнула. Она просто слишком устала. — Нельзя на таком зацикливаться, иначе очень быстро с ума сойдём… С нашей-то… работой…
Чернов сощурился сквозь битые очки и многозначительно хмыкнул.
— Смотри-ка, действует, — ляпнул он непонятно к чему. — Интересные дела…
— Заткнись, Кость, — спокойно попросил Мишка, и Чернов, на удивление, послушался. — Пошли. Нам ещё свидетелей опрашивать.
Ксюша закрыла и открыла слезящиеся от яркого света глаза. Старов прав, у них уйма дел до утра. Вывернувшись из-под его руки, офицер Тимофеева расправила плечи и выпрямила спину. Надо — значит, надо, а попереживать можно и потом.
Мишка посмотрел на неё странно, но ничего не сказал.
LIX. Летние огни
Обычно к ночи в Березне устанавливалось сонное спокойствие, но на сей раз чем больше сгущались сумерки, тем оживлённее становилось в деревне. Сегодня праздник: сменяется месяц, вместе с ним — бог-покровитель, и очередной, по имени Вельгор, слывёт в этих краях самым любимым. Небожитель заведует урожаями; учитывая неласковый климат и почти поголовную занятость населения в сельском хозяйстве, неудивительно, что его почитают пуще всех других. Ира не сама до этого додумалась — рассказал Ярослав во время одного из их немногих и недолгих разговоров наедине. Жаль, по другую сторону мало кто знает об этом мире; любопытно было бы почитать о здешней истории и культуре… Только, наверное, если бы кто-то нашёл способ наладить регулярное сообщение через разлом, местные обычаи и порядки недолго оставались бы нетронутыми. Кто-нибудь додумался бы захватить тут всё и колонизировать по праву сильного. Держать всё в тайне — неплохое, в конце концов, решение.
— Пойдём скорее! — взмолилась Цветана и бросила на колени надоевшую вышивку. — Матушка, позволь! Там уж, поди, огни запалили…
— Не запалили, — строго ответила Ждана. Смерила дочь неодобрительным взглядом, под которым та безропотно взяла в руки пяльцы. — Вот стемнеется — тогда и пойдём.
Цветана ничего не сказала, но губы надула. Её братья, над которыми у матери власти уже не было, ушли пару часов назад — складывать праздничные костры и выкатывать из погребов бочки с хмельным. У местной молодёжи грядущее действо вызывало грандиозный энтузиазм; дочери Младана со вчерашнего вечера вынули из сундуков лучшие платья и говорить не могли ни о чём другом, кроме как о грядущей ночи. Ира не знала, позволительно ли иностранке не знать об обычаях, связанных с таким важным событием, и на всякий случай изображала вежливый интерес к происходящему. На деле её занимало совсем другое. Завтра возобновят переправу через реку Брай, и можно будет продолжить путь. Ночевать у костра на голой земле, конечно, не так удобно, как на перине в тёплом доме, зато дорога ведёт вперёд, к разлому, за которым — привычный и знакомый мир, уютный, безопасный, родной…
— Матушка, я наряжаться пойду! — уставшая терпеть Цветана решительно отложила вышивку, на сей раз аккуратно, и встала, просительно глядя на мать. — Не то ж не успею!
Ждана оценивающе оглядела дочерей и, смилостивившись, кивнула.
— Ступай. Милица, и тебе бы след нарядиться.
Обрадованная Цветана схватила за руки сестру и скучавшую у окна Иру. Милица залилась краской и залепетала что-то про то, что ещё мала и не станет плясать. Цветана насмешливо фыркнула.
— Не хошь — и не пляши! Разве годится в праздник в обносках ходить?
Это она, конечно, погорячилась: добрая половина Березны и мечтать не могла о таких обносках. На платья дочерям Младан привозил из города яркие ткани и цветную тесьму, тогда как другие деревенские девушки ходили подчас в одежде из некрашеного льна. Цветана в небесно-голубом, расшитом замысловатыми узорами наряде выглядела, как сказочная царевна — разве что золота и каменьев недоставало для полноты образа.
— Хочешь, помогу косу заплести? — Ира взялась за гребень, пряча улыбку. Надо чем-то себя занять, пока не в меру щедрая подруга не принялась уговаривать примерить что-то из своего гардероба.
— А давай, — Цветана с готовностью повернулась к ней затылком.
Волосы у старшей дочери Младана были великолепные: пышные, золотистые, длиною до самых бёдер. Сестрица, кажется, ей завидует, но тут не в генетической лотерее дело, а в особых притирках. Ира и сама такие делала — правда, изредка; больно много с ними мороки, да и не хотелось никогда иметь косу до пояса. Здесь бы, конечно, пригодилось, но кто ж знал…
Когда-то в детстве они с Анькой так же плели друг другу косички. Подруга капризничала и обиженно верещала, когда Ира неосторожно дёргала за прядку, сама же не могла соорудить из собственных роскошных волос что-то сложнее хвостика. Она и теперь предпочитает заглянуть в парикмахерскую, чем самостоятельно мучиться с укладкой. Интересно, Анька хотя бы заметила Ирино отсутствие? Наверное, нет: у неё ведь, кажется, новое романтическое увлечение, а в такое время весь остальной мир для Сафоновой меркнет. Охота посидеть с ней, как в былые дни, на кухне за чашкой чая, но разве теперь получится вот так просто?
— Готово, — Ира затянула цветные ленты в сложный бант и отступила на пару шагов, любуясь результатом трудов.
Милица тоже взглянула на сестрину причёску и восхищённо ахнула.
— Ладно как получилось!
Цветана потрогала ладонью затылок, извернулась перед тусклым бронзовым зеркалом. Ей, похоже, тоже понравилось.
— Ой, красота! Хоть и не по-нашему… Теперь, может, по осени уже и две заплетать стану, — она лукаво улыбнулась, поймала хвостик косы и накрутила на пальцы.