— В случае чего — бежишь до безопасного места и зовёшь меня, — тихо напомнил Ярослав, поправляя на плечах верёвочные лямки. Он дышал тяжело и прерывисто, болезненная бледность всё ещё не сходила с его лица.
— Я могу отвлечь…
— Без самодеятельности! — рявкнул Зарецкий, и Ира сочла за благо замолкнуть.
Ощетинившаяся копьями группка селян показалась из дальнего перелеска спустя сотню-другую торопливых шагов. Сердце нехорошо ёкнуло. На бугристой равнине деваться некуда, только удирать через луга к югу, мимо редких рощиц к обрывистому речному берегу. Ярослав остановился, нервно одёрнул перепачканный чёрным и бурым рукав.
— Бегом, — скомандовал он, указывая в точности туда, куда смотрела Ира.
— Осторожней, — тихо попросила она, прежде чем опрометью броситься через луговину.
Хотелось оглянуться, но коварная рыхлая земля, изрытая мышиными норами, занимала всё её внимание. Кожаные башмаки скользили на гладких стеблях, вязли в податливой почве. Ира изо всех сил прижимала к себе бесполезный тюк, будто ничего в жизни не было важнее, чем донести его до реки. Ветер услужливо донёс из-за спины мешанину гневных мужских голосов. Всё ещё слишком близко. Выбившаяся из-под воротника цепочка беспорядочно раскачивалась, вспыхивая в лучах солнца судорожным синим огнём.
Ира насквозь проскочила берёзовую рощицу и остановилась лишь за высоким холмом, в густом перелеске, внушающем хотя бы иллюзию надёжности. До боли стиснула в пальцах амулет. Успела испугаться, что зов ушёл в никуда, и тут же радостно вскрикнула. Ярослав опасно пошатнулся, но удержал равновесие; последний прыжок окончательно его вымотал. Рукав рубашки пятнала свежая кровь.
— Слава! — испуганно пискнула Ира, безотчётно хватаясь за тюк. — Подожди, я сейчас…
Сорочка, выстиранная с щёлоком в колодезной воде, плохо годится для перевязки, но это лучше, чем совсем ничего. Узел не выдержал очередного рывка; тряпьё посыпалось наземь цветным ворохом. Шлёпнулся в траву зачарованный нож; ржавые разводы на глазах сходили с тусклой стали. Ира подобрала его, примерилась чистой кромкой к желтовато-белой ткани.
— Не надо, — хрипло проговорил Зарецкий. Он поднял к глазам испачканную кровью руку; глубокая рана наискось рассекала ладонь и змеилась вдоль предплечья к локтю. — Сам справлюсь… Через полчасика…
— Давай хотя бы промоем, — дрогнувшим голосом попросила Ира и сообразила, что обе фляги — в его поклаже. — Можно я воду достану?
— Нет. Пригодится ещё.
— Новой наберём! Что ты ерунду говоришь? — она в сердцах бессильно топнула ногой. Заслужила раздражённый взгляд.
— Это не первая царапина в моей жизни, — едко сказал Ярослав. — Пойдём, нечего время терять. В какой стороне река?
— Никуда мы не пойдём, — в тон ему заявила Ира. — Дай посмотреть!
Он замешкался на миг, ошеломлённый её наглостью, и этого ей хватило, чтобы изловчиться и поймать его раненную руку. Стиснув зубы, чтобы сдержать подступающую дурноту, Ира осторожно отодвинула от кровоточащего пореза края рассечённой ткани. Классическая магия никак ей не поддаётся и, наверное, уже не поддастся, но дремлющий дар вполне отзывается, пусть неохотно, пусть почти бесконтрольно, на привычные ей колдовские приёмы. Пальцы обожгло изнутри; так бывает, если схватиться на морозе за холодную железку. Не слишком-то приятно, почти больно. Голова кружится, как от недостатка кислорода…
— Ты что творишь? — Зарецкий отпрянул, покачнулся, оперся раненной ладонью о шершавый дубовый ствол. Ира поневоле поморщилась от чужой боли.
— Пытаюсь тебе помочь, — тихо проговорила она. — Я… я здесь без тебя не выживу, знаешь ли.
Ярослав медленно отнял ладонь от перепачканной алым древесной коры. Придирчиво изучил закрывшийся порез, осторожно вытер руку о безнадёжно испорченную рубашку. На миг устало прикрыл глаза.
— Не делай так больше, — с расстановкой произнёс он. Не злится, нет; скорее… расстроен? — Это очень опасно. Не представляешь, насколько.
Ира молча дёрнула плечом, глядя в сторону. Что тут скажешь? Что делиться жизненной силой не только больно, но и неожиданно радостно? Что она ему столько раз обязана, что даже как-то совестно вести счёты? Что, в конце концов, кто-нибудь должен о нём заботиться, если уж он сам не желает?
— Река вон там, — она указала в сторону, в которую бежала до того, как выбилась из сил.
Зарецкий повернул голову, невесть что высматривая в лесной чаще. Потом сбросил с плеч сумку, осторожно стянул с себя рубашку и скомканной тканью стёр с кожи не успевшую застыть кровь. Ира сообразила порыться в вещах, отыскать сменную одежду. Ярослав благодарно кивнул ей.
— Опять придётся потратиться, — проворчал он, затягивая у горла алые тесёмки. — Идём. Нужно успеть переправиться до темноты.
LX. Врозь
— Отвратительное зрелище.
Скрипучий Костиков голос выдернул Мишку из забытья. Старов рывком поднял гудящую голову, с силой провёл по лицу ладонью, стряхивая остатки болезненной дрёмы. В тесной переговорке было жарко и душно; в спрятанное за жалюзи окно мерно стучали дождевые капли.
Кажется, уже настал день.
— Извини, — мученически пробормотал Старов, всё ещё пытаясь осознать, на каком он свете.
Костя негодующе фыркнул.
— Это всё?
Он выглядел как-то непривычно; Мишка не сразу сообразил, что это из-за других очков. Прежние разбились. Старов свёл брови к переносице: в короткой ночной перепалке Костя совершенно точно не был невинной жертвой.
— Всё, — буркнул Мишка, поднимаясь из-за стола. — Получил ты по делу, за это извиняться не буду.
Чернов вспыхнул, как подожжённая сигарета.
— Я был о тебе лучшего мнения!
— Даже не знаю, чем тебе помочь, — огрызнулся Мишка. Он подошёл к окну и сердито дёрнул на себя створку, впуская в комнату промозглую свежесть. Жалюзи взволнованно зашелестели на сквозняке. — Говори, чего хотел, и пошли работать.
— А уже как-то, знаешь, неохота, — ядовито процедил Чернов. — Я так подумал, что в судебные архивы прекрасно съезжу сам.
Мишка едва сдержался, чтобы не выругаться. Он совсем про это забыл. Костя ухмылялся победно и хищно; ждал, что коллега пойдёт на попятный — чтобы безжалостно его отбрить. Не хочется играть в эти игры, но и треклятый список фигурантов ох как нужен…
— Кость, — осторожно начал Мишка, лихорадочно подбирая слова, — ты же не собираешься…
— Именно это и собираюсь, — надменно бросил Чернов. — Хочешь, поспорим? На увольнение. Если я успею раньше — напишешь по собственному.
— Что ты несёшь?
— Спорим или нет?
— Пошёл ты…
Чернов хмыкнул и пошёл, напоследок хлопнув дверью переговорной. Мишка от бессильной злости саданул кулаком по столу; боль слегка его отрезвила. Надо поговорить с шефом — но шеф немедленно спросит о результатах, которых нет. Старов включил свет; из призрачной комнаты за оконным стеклом на него хмуро глянуло заспанное отражение. Очень хотелось домой. Вызвонить Аню из её финансовой крепости и послать всё к лешему. Может, Чернов не так уж не прав — пора писать по собственному? За наставничество тоже платят неплохо…
Отражение угрюмо усмехнулось и пригладило торчащие вихры. Помечтали — и хватит, пора заниматься делом. Выхлестав стакан холодной воды, Мишка задержал дыхание, как перед прыжком в прорубь, и толкнул дверь в кабинет. Зря волновался. Чернова не было; за своим столом в одиночестве клевала носом Ксюша. Всё старается выглядеть сильнее, чем есть на самом деле. Мишке стало её жаль — хотя он ни за что не сказал бы об этом вслух.
— Ты чего домой не поехала? — осторожно спросил Старов, пробираясь к своему столу. — Шеф же разрешил.
Ксюша подняла на него мутноватый взгляд.
— А ты?
— А я тут поспал, — сообщил Мишка, вяло шевеля мышь. Компьютер тоже выныривал из сна медленно и неохотно.
Тимофеева пожала плечами. На часах — без малого двенадцать; четверть суток тому назад Верховский выпустил Мишку из логова после того, как вытянул все подробности происшествия в «Лесной сказке». Инструкций не дал. От вида рабочего стола, заваленного разрозненными черновиками, с души воротило. Может, оно всё как-нибудь самой разрешится? Приедет из судебного архива Чернов, победоносно махнёт добытой бумагой… Или явится из-за разлома Зарецкий и прояснит решительно всё, начиная с личности неведомого вредителя и заканчивая собственной биографией. Хорошо бы. Несбыточно.