Пальцы у Мишки похолодели. Если всё так, дело пахнет очень, очень нехорошо. Эта «Цепь» — государство в государстве, со своими тайными правителями, с небольшой армией, с хищническими амбициями… И с бандитскими методами их удовлетворения, как и приличествует агрессивному и уверенному в себе игроку политической арены. Старов покосился на занятую разбором документов Ксюшу. Тимофеева считает, что профанам, особенно с сомнительным прошлым, не стоит доверять. Может, права как раз она? Может, ошиблась Лидия Свешникова, выписавшая путёвку в жизнь юному уголовнику по кличке Ноготь? Молодой человек усвоил уроки, научился одеваться в дорогие костюмы, уселся в депутатское кресло и ловко приспособил к делу доверенные ему тайны. Митрофанов — профан, Митрофанов — профан… Есть в этом созвучии что-то почти мистическое. Словно подсказка к головоломке, хитро спрятанная в неожиданном месте.
— Вы были правы, — выдохнул Старов, едва очутившись на пыточным стуле перед бесстрастными глазами Верховского. — Мы тратили время на архивы и теорию, а достаточно было понять, кому всё это выгодно…
Он выложил начальнику всё, что успел надумать. Схемы — и Ярослава, и его собственные — покрыли собой весь огромный стол Верховского; Мишка тыкал тупым концом карандаша в надписи и линии, соединяя между собой разрозненные мысли. Александр Михайлович не прерывал его. Из-за окутавших логово чар тишины собственный голос казался Старову тонким и неуверенным — а может, так оно и было, потому что предположения, которые он высказывал, вполне могли оказаться самоубийственными. Иссякнув, Мишка перевёл дух и понял, что легче ему не стало — скорее, наоборот.
— Роскошно, — задумчиво протянул Верховский, скользя взглядом вдоль линий схемы. — Госизмена на ровном месте. Если ты прав.
Старов молчал. Ему казалось, что все отпущенные на его жизнь слова он потратил на это объяснение. Вот бы шеф прямо сейчас встал, сгрёб со стола все наброски, свернул в рулончик и одним могучим рывком разогнал подгнивший Магсовет, как назойливых мух… Но этого не будет. Так просто ничего не получится; как Костик этого не понял?
— Нужны доказательства, — тихо проговорил Верховский. — Весомые. Достаточные, чтобы убедить безопасность.
— Безопасность?
— Да. Нам нужна поддержка. В одиночку мы против таких величин не справимся, — спокойно сказал шеф.
Мишка уставился на него недоумённо.
— Мы же вроде как с ними в контрах!
— Очень удобно, правда? — язвительно бросил начальник. — Миша, что у нас, что у них нет иного врага, кроме разрушительного беспорядка. Разногласия нам придётся преодолеть.
Старов замялся, не зная, с какого конца хвататься за клубок противоречий, скопившийся между отделами за последние месяцы.
— Ярослав…
— …Сказал мне эти самые слова полторы недели тому назад, — перебил шеф. — Нам придётся трудно. Мы должны заставить коллег себя слушать. Для этого нужны железобетонные доказательства, понимаешь?
Мишка сумрачно кивнул.
— У тебя здесь есть ряд небольших нестыковок, — Верховский взял со стола ручку и обвёл весь сегмент, касающийся Митрофанова. — Например, ты здесь указываешь, что наш уважаемый депутат брал уроки у Лидии Свешниковой. Это невозможно. Свешникова была магом, а твой подозреваемый — колдун.
Старов собрал лоб в складки, втайне ругая себя за то, что не догадался проверить общедоступные данные о Митрофанове.
— Ну, она могла, например, нанять для него наставника, — наугад предположил Мишка. — Если Ноготь — это он, то…
— Давай пока оставим эту часть, — непререкаемым тоном распорядился Верховский. — Сосредоточься на доказательствах его причастности. Остальное выяснится по ходу следствия. И вот ещё что…
Шеф тяжело поднялся на ноги и неторопливо пересёк кабинет. Разбудил недовольно заворчавшую кофемашину, задумчиво погладил панель с блестящими кнопками. По логову поплыл жаркий и крепкий аромат.
— Ты, надеюсь, понимаешь, насколько это опасно лично для тебя? — в упор спросил Верховский, обращаясь к приветливо мерцающему дисплею. — Тебя тоже могут попытаться убрать с дороги. Может, даже небезуспешно. Любой неосторожный шаг…
— Ему вы это говорили? — огрызнулся Мишка, не дожидаясь окончания душеспасительной тирады. — Зарецкому?
Шеф отвернулся наконец от кофемашины и невесело усмехнулся краем рта.
— Ты не представляешь, сколько всего я ему говорил. Он неизменно отвечал, что знает, что делает. Хочется верить.
Мишка бестолково кивнул. Он не смог бы сказать такое Верховскому, даже если бы был железно уверен в своих действиях. В окна монотонно били капли дождя; их мерные удары о стекло отсчитывали пролетающие мимо секунды.
— Будь осторожен, Миш, — сказал Верховский тихо и устало.
Старов ничего на это не ответил. Шеф, несомненно, верно понял его молчание. Чары тишины лопнули; по ушам болезненно хлестнуло ничем не приглушёнными звуками.
Аудиенция была окончена.
LXI. На свет
В тесном зальчике придорожной харчевни было душно и людно. За окнами, затянутыми мутной плёнкой, истекала нудной сыростью непогода; дождь начался прошлой ночью, размыл дороги, напоил воздух липким холодом и, кажется, вознамерился задержаться надолго. В заведеньице с намалёванным на вывеске пузатым бочонком держало оборону упрямое тепло; за одно это можно было простить ему висящую в воздухе вонь кислой браги и немытых тел, толчею и многоголосый гам. По местным меркам тут даже неплохо кормят. Можно было бы переждать здесь ненастье, но дождь — не повод задерживаться на лишнюю половину суток.
Ира зачерпнула деревянной ложкой густое варево, пахнущее луком и капустой. Харчевня явно не относилась к бурно процветающим; мяса здесь не готовили, но за предложенную Ярославом серебряную монетку принесли овощную похлёбку, ноздреватый серый хлеб и тушёную курятину. Роскошная трапеза; обычно приходилось довольствоваться меньшим. Сидеть на краю длинной лавки было неудобно: теснившиеся в проходах завсегдатаи норовили задеть, толкнуть, а то и опасно пошатнуться на нетвёрдых ногах. Ира вместе с драгоценной плошкой вплотную придвинулась к Ярославу; он не возражал — она ведь не мешала прислушиваться к громогласным разговорам соседей по столу.
— Как есть пустая стоит Ежовка, — мрачно вещал носатый мужик в расшитой дорогими цветными нитками бесформенной хламиде. — Свет-бог мне свидетель и Путничек тоже! Ни одной живой душеньки не осталось, — оратор размашисто очертил в воздухе обережный знак. — Ставенки да двери нараспашку стоят, в дома-то зайти страшно: всё гниль, ровно как ежли бы три зимы без тепла стояло. И никогошеньки, ни старого, ни малого…
Сборище взволнованно загудело — недоверчиво и испуганно. Многие принялись вслед за рассказчиком творить священные знаки.
— Боги гневаются…
— Неживые небось безобразят!
— То Стридар-нечестивец забавляется…
— Ш-ш-ш ты! Услышит!
— Услыхал ужо… Братец надысь из города весточку принёс: говорят, опять по-над Браем крамольцы ходят, как в старые времена…
— Так и пусть бы ходили! Они ить неживых-то умели прищучить, не то что нынешние, тьфу…
— Ты б молчал побольше! Храмовые за такие речи знаешь что с людьми делают?
— А ты мне не кажи, не кажи! Поболе твоего знаю!
Гвалт мало-помалу перерос в безобразную ругань. Гневно застучали по столу кулаки и днища глиняных кружек; выудить отдельные слова из мешанины сердитых голосов стало невозможно. Ярослав, повернув голову, обратился к мирно обедающему соседу; Ира не различила бы его слов, не сиди она так близко.
— Добрый человек, — тихо проговорил Зарецкий, стараясь, как всегда, не привлекать к себе внимания сверх необходимого, — а далеко ли та Ежовка?
Сосед отвлёкся от похлёбки и смерил его оценивающим взглядом.
— А ты не из здешних, что ли, будешь?
— Не из здешних, — легко согласился Ярослав. — Из вихорских.
— А-а-а, — мужик задумался на несколько мгновений, кивнул сам себе и ответил: — До Ежовки три дни пути вниз по Гориславской дороге. От Желновицы свернуть вправо, там и будет близ Лисьего ручья.