— Я не умею.
— Там много ума не надо. Так, выпрямись и сделай нормальное лицо! — командным тоном рявкнула Тимофеева. — Ты добропорядочная гражданка, никого не трогаешь, идёшь по своим делам, поняла?
Это оказалось невероятно сложно. Двигаться подчёркнуто размеренным шагом мимо нагруженных тряпьём вешалок, беззаботно помахивать вычурными брендовыми пакетами, в которые Оксана запихнула собственную Ирину одежду, изо всех сил заставлять себя не озираться по сторонам из-под очков. В глянцевых стёклах витрин торопливо скользили отражения. Никто не гнался за ней, но это ещё ничего не значило. Она до сих пор не сделала ничего подозрительного. Если конвоиры её и узнали, хватать её пока нет повода…
Новые туфли слегка натирали ноги. К вечеру это станет невыносимым. Наверное. Может быть, в сумке есть пластырь, но сейчас нет времени его искать. Перепутав выходы, Ира поднялась на поверхность в сторону Александровского сада; пришлось пересекать открытую взглядам Манежную площадь. Не оглядываться. Не спешить. Соразмерять шаги со стуком сердца: два удара — шаг, два удара — шаг…
Яркая — чересчур яркая! — машинка стояла прямо под знаком парковки, укрытая от бледных солнечных лучей тенью соседнего здания. Ира забралась в водительское кресло и заблокировала двери. Вытянула вперёд правую ногу, ощупывая педали. Которая из них — газ, она представляла. Что надо сделать, чтобы машина поехала, — нет.
В пахнущем пластиком и Ксюшиными духами салоне висела духота, но открывать окно было слишком рискованно. В зеркале виднелась пустынная тесная улица; каждого прохожего Ира внимательно провожала взглядом до тех пор, пока он не пропадал из поля зрения. Ксюшу она узнала не сразу: Тимофеева тоже сменила наряд; вместо офисного костюма на ней красовались джинсы и однотонная кофта вроде той, что лежала сейчас скомканной в одном из Ириных пакетов. Вид у Ксюши был победоносный.
— Разочаровались, — заявила она, изящно опускаясь на поспешно освобождённое Ирой сидение. — Проводили до эскалатора и забили… Ну, поехали, что ли.
— Ты знаешь, куда?
— Помню прекрасно, — фыркнула Тимофеева, заводя мотор. — Отвозили туда недавно твою бездыханную персону. Я не настолько была пьяна…
Она замолкла и сердито поджала губы. Машина резковато стронулась с места, резво покатилась по полосе. Мимо замелькали нарядные особняки и просторные площади; сверкнула на солнце закованная в гранит река. Ксюша притормозила, немного не доезжая до украшенного строгими арками дома, и заглушила двигатель. Кажется, она тоже начинала нервничать.
— Надеюсь, ты знаешь, что делать, — с сомнением проговорила Тимофеева, запирая машину. Ира ничего ей не ответила.
Подъезд Ксюша помнила, этаж — нет. Заключённая в стеклянную будку консьержка вперилась в незваных гостий пристальным взглядом и гавкнула:
— Вы к кому?
— В тридцать вторую, — наугад соврала Ира, чувствуя, как греется зачарованная подвеска.
Тётка ещё разок зыркнула на них и вернулась к кроссвордам. Проигнорировав лифт, Оксана решительно свернула на лестницу. Подниматься придётся прилично; смутно помнившийся вид из окна предполагал солидную высоту. Непомерно длинные пролёты выпивали последние силы вместе с остатками храбрости. Вдруг их там ждут? Вдруг они вляпаются в какие-нибудь следящие чары? Вдруг уже вляпались?
— Вот, — уверенно сказала Ксюша, едва взобравшись на лестничную клетку шестого этажа. — Погоди-ка, проверю…
Она вытянула руки перед собой, словно ощупывая что-то невидимое. Нервно облизнула губы, отбросила со лба прядь блестящих волос. Обшитая светлым деревом дверь внушала ей беспокойство.
— Сняла, — проговорила наконец Оксана. Голос её слегка дрожал. — Почти всё, но… эти можно не трогать. У тебя ключи есть или будем ломать замок?
— Погоди, не надо ломать, — отозвалась Ира и прижала пальцем кнопку звонка, вызвав к жизни приглушённую мелодичную трель по ту сторону стены.
За дверью всё было тихо. Домовые умеют быть бесшумными. А ещё капризными и недоверчивыми, особенно в отсутствие хозяев. Ира осторожно опустилась на корточки и, стараясь не говорить слишком громко, позвала в замочную скважину:
— Прохор! Проша! Открой, пожалуйста!
Тишина. Неужели с ним что-нибудь случилось? Домовые не покидают жилище по своей воле, пока от дома остаётся хоть пара стен. Прохор очень старый, он долго сидел здесь совсем один, он мог не выдержать…
— Проша! Мне очень нужна помощь, пожалуйста, открой! — взмолилась Ира. — Это я. Ты меня помнишь? Вот, смотри, что у меня есть…
Она торопливо высвободила из-под воротника амулет. Помнится, Прохора тогда разозлило, что наглая гостья взяла вещицу; может быть, он согласится помочь в обмен на подвеску? Расставаться с амулетом не хочется, но жалеть о камушке, хоть и бесценном, глупо, когда на кону жизнь. Синяя капелька остро сверкнула в лучах солнца, бьющего в высокие окна. Тихо щёлкнул замок.
— Гостьюшка пришла, — констатировал домовой, окидывая Иру цепким взглядом блестящих чёрных глаз. Она не поняла, рад он ей или нет. — Пущай заходит. Только хозяина дома нетути…
— Я знаю, — выдавила Ира. Она поднялась на ноги и переступила порог; Оксана, настороженно озираясь, шагнула следом и прикрыла за собой тяжёлую дверь. — Проша, хозяин в большой беде.
Домовой совсем по-человечески прижал ко рту мохнатые лапы.
— Ох, отчаянная душенька… Что ж натворил?
Ира, сбросив туфли, уселась перед Прохором на колени. Так казалось честнее. Ксюша молчала, хмуря брови. Сколько она знает? Наверное, не очень много…
— Ничего плохого, — слова неохотно протискивались сквозь болезненно сжавшееся горло. — Это из-за… из-за тайн. Есть такой закон…
— Плохой закон, — пробормотал домовой и горестно качнул длинными ушами. — Э-э-эх, учила ить хозяйка — молчать надыть, молчать да не высовываться…
— Кто такая хозяйка? — резко спросила Ксюша. Ира вздрогнула, услышав её голос.
Прохор недоверчиво зыркнул на Тимофееву из-под кустистых бровей и ничего не сказал.
— Кто, Проша? — зачем-то повторила Ира. В этом может быть смысл. Если женщина, которую домовой зовёт хозяйкой, знает что-то важное… Кто бы она ни была… Пусть лучше Оксана с ней разговаривает…
— Хозяйка, — печально повторил Прохор. — Великая чародейка. Волшебница. Всё на свете знала… Всему его, егозу, научила… Так и говорила — погубит ить себя о-про-мет-чи-во-стью, душенька беспокойная…
— Свешникова, — сказала Ксюша. — Да ведь? Они, кажется, родственники…
Прохор молча моргнул.
— Она давно умерла, — сообщила Тимофеева. Прохор болезненно дёрнулся, словно его ударили током. — Если что-то и знала, теперь уже всё…
Вот как. Тогда понятно. Домовой, перейдя к наследнику вместе с жильём, не мог не звать Ярослава хозяином, но покойную Свешникову, похоже, слишком любил. Могла она доверить ему что-то важное? Записи, дневники, хотя бы несколько драгоценных слов…
— А ты знаешь, Проша? — отчаянно спросила Ира. — Должно быть что-нибудь… Что всё объясняет… Почему не сработала клятва…
— Прохор знает, — тихо сказал домовой.
Оксана где-то за спиной торжествующе хмыкнула.
— Скажи, пожалуйста, — шёпотом проговорила Ира, будто просьба её граничила с непристойностью. — Мы ничего плохого не сделаем. Хочешь, поклянусь?
— Не надо это, — быстро сказал домовой. — Злое дело — клясться… Прохор всё одно сказать не может. Закон такой, что Прохора слушать не будут.
Вот же чёрт! Он прав: нежить неправоспособна, она не может свидетельствовать в суде, её слова ничего не значат… Почему Верховский не напомнил об этом? Сам забыл? На что-то надеялся?
— У Прохора есть, — продолжил домовой, внимательно глядя на Иру, — как того отыскать, которого будут слушать…
Оксана выругалась себе под нос. Ира сердито на неё оглянулась. Сейчас Прохор обидится, откажется разговаривать, и тогда всё. Других ниточек нет.
— Как отыскать, Проша? — как можно мягче спросила Ира
Домовой с сомнением пожевал губами.
— Прохор принесёт, если ему верные слова скажут, — сообщил он. У Иры внутри всё похолодело. Не дюжину «пожалуйста» же он хочет услышать! — Так хозяйка велела. Прохор скажет — человек ответит, тогда и отдать. Прохор говорит: пламя. Пусть теперь гостьюшка отвечает.