ФВ. Я не помню, я не знаю.
К. Так вот, я прихожу к вам и говорю, что я ощущал эту абсолютную недостаточность, и я хочу ее понять: она кипит во мне, и я в отчаянном состоянии из-за нее. Что вы предприняли бы по этому поводу? Как бы вы помогли мне уйти за пределы этого?
ФВ. Я знаю нечто, весьма схожее с этим, например, я не в состоянии понять большую часть того, что происходит в нашей жизни, и я так же вижу, что мозг совершенно не в состоянии понять. Так вот, если вы имеете в виду эту недостаточность, я ее осознаю.
К. Сэр, я сознаю в себе эту недостаточность. И я стараюсь заполнить ее разными вещами. И я вижу, что хотя я ее заполняю, пустота остается. Я дошел до той точки, когда мне становится ясно, что недостаточность не может быть стерта, заполнена. Это подлинная скорбь или отчаяние. То ли это, П.? Вглядитесь, я хочу дойти до чего-то. Мой сын умер. Я не только в отчаянии, я испытываю глубокий шок. У меня глубокое ощущение утраты, которое я называю скорбью. Моя инстинктивная реакция – убежать от этого, объяснить, что-то предпринять. Но я сознаю бесполезность всего этого и никак не действую. Я не назову это скорбью или отчаянием, или раздражением, но я вижу только факт и ничего другого. Все остальное не является фактом. И что тогда происходит? Вот это я и хочу выяснить. Если это отчаяние, и вы остаетесь с ним без малейшего движения мысли, что происходит? Вот о чем мы должны провести дискуссию.
Р. Это очень трудно, ибо мысль говорит: «Останься с этим», и это опять-таки мысль.
К. Нет, это интеллектуальная игра. Это абсолютно не обосновано. Я стою перед не подлежащим изменению фактом и подхожу к нему с отчаянным желанием изменить его, какая бы ни была у меня причина – любовь, привязанность, любой мотив, и я начинаю бороться с ним, но факт не может быть изменен. Могу ли я встретить факт лицом к лицу, без ощущения надежды, отчаяния, всех этих словесных построений, сказав просто: «Да, я – то, чем я являюсь»? Я полагаю, тогда произойдет какое-то взрывное действие, если я смогу остаться там.
А. Сэр, прежде, чем это произойдет, должно быть проведено какое-то очищение; как мне представляется, необходимо очищение сердца.
К. Я бы не назвал это очищением, А., вы знаете, что такое скорбь, не так ли? Можете ли вы остаться с ней без малейшего движения? Что происходит, когда нет движения? Я подхожу к этому. Мой сын умер, это не поддающийся изменению непоколебимый факт, и когда я остаюсь с ним, что также является непоколебимым фактом, эти два факта сталкиваются.
П. В глубине скорби, не имеющей определенной причины, нет ничего, что вызывало бы реакцию, нет никакого события, требующего реакции.
К. Невозможен какой-либо аналитический процесс, я понимаю.
П. В известном смысле мысль тут парализована.
К. Да, это именно так. Имеется непоколебимый факт, что мой сын умер, и невозможность от него убежать – это второй факт. Так вот, когда эти два факта сталкиваются – что тогда происходит?
П. Как я уже сказала, прошлое продолжает пребывать, это происходит не по моей воле.
К. Я понимаю.
П. Так вот, что возможно после этого?
ДЖИС. Недостаточная степень осознания не допустит двух фактов.
К. Вот это я и хочу выяснить. Что-то должно произойти. Я спрашиваю – имеются ли два факта, или только один. Смерть моего сына – это факт, от которого я не должен отходить. А дальнейшее – это не факт, это идея, и поэтому это не факт. Имеется только один факт: мой сын умер. Это абсолютный непоколебимый факт, это действительность. И я говорю себе: «Я не должен от него убегать, я должен встретить его во всей полноте». И затем я говорю, что это уже факт. Но я сомневаюсь, факт ли это. Это идея. Это не является таким фактом, как факт смерти моего сына. Он ушел. Есть только один факт. Когда вы отделяете факт от себя и говорите: «Я должен встретить его с полнейшим вниманием» – это не представляет собой факт. Фактом является лишь тот другой.
С. Но мое движение есть факт, ведь так?
К. Является ли это фактом или идеей?
С. Но разве не является фактом мое нежелание остаться с этим, мое движение, чтобы уйти от этого раздражения, от причиненной боли.
К. Да, конечно. Вы помните – в одной из предыдущих дискуссий мы говорили, что абстракция может быть фактом. Я верю, что я – Иисус. Это является фактом, как и мое убеждение, что я – хороший человек. И то, и другое – факты, созданные мыслью.
Вот и все. Скорбь не создается мыслью, но чем-то действительно случившимся, что переходит в скорбь.
С. Скорбь не создается мыслью?
К. Подождите, вникайте в это медленно. Я не уверен. Как я сказал, это диалог, дискуссия. Я что-то говорю. Вы должны проверить.
С. Существуют различные виды скорби.
К. Нет, нет. Мой сын умер. Это факт.
Р. И вопрос в том, чтобы встретить факт – его уже нет.
ДЖИС. Скорбь не является фактом?
К. Мой сын умер. Это факт. И этот факт раскрывает природу моих взаимоотношений с ним, мою привязанность к нему – что не есть факт.
П. Сэр, это происходит позднее. Когда мой сын умирает, есть только одно это.
К. Это и есть все, что я говорю.
П. Фактически, когда ваш сын умер, можете вы уйти от этого?
К. На данный момент он парализован, полностью парализован.
П. Это на данный момент.
К. Нет, видите ли, мой сын умер, и я этим парализован; как психологически, так и физиологически я в состоянии шока. Но постепенно шок ослабевает, рассеивается.
П. В известном смысле интенсивность этого состояния изживается сама из себя.
К. Нет. Шок – это не осознание факта. Это шок физический. Кто-то ударил меня по голове.
П. Это вызывает шок, К. Вот и все. Произошел паралич, на несколько дней, на несколько часов или минут. Когда происходит шок, мое сознание не функционирует.
П. Что-то функционирует.
К. Нет, просто слезы. Это одно состояние, но оно не перманентно. Это переходное состояние, из которого я потом выхожу.
П. Но в тот момент, когда я выйду…
К. Нет, шок произошел, я действительно это чувствую.
П. Как вы воспринимаете эту действительность?
К. Давайте посмотрим. Мой брат или сестра умирает, и в такой момент – этот момент может продолжаться несколько дней или два часа – это потрясающий психологический шок. Нет никакой деятельности ума, не действует сознание. Это состояние парализованности. Это даже не состояние.
П. Это скорбь, но это энергия скорби.
К. Эта энергия была слишком сильна.
П. Всякое движение отхода является растратой энергии.
К. Нет, но тело не может оставаться психологически в состоянии шока.
П. Как тогда оно воспринимает скорбь?
К. Я подхожу к этому. Это подобно человеку, который, будучи парализован, хочет говорить. Но он не может.
П. Что происходит, когда шок рассеивается?
К. Вы как бы пробуждаетесь по отношению к факту, к факту смерти вашего сына. Тогда начинается деятельность мысли, ее движение. Возникают слезы. Я говорю: «Я хотел бы, чтобы я поступал лучше, чтобы я не произнес последних жестоких слов в последнюю минуту». Затем начинаются поиски путей бегства: «Я бы хотел встретить моего брата в следующей жизни, на астральном плане». Я убегаю. Я говорю: «Если ты не убежишь, если ты не будешь наблюдать факт, как нечто отдельное от тебя – тогда наблюдатель есть наблюдаемое».
П. Все это в целом является первоначальным состоянием шока.
К. Я не уверен в этом, П. Продолжайте вникать в это. Произошел шок, который тело и психика не могут вынести. Имеется возникший паралич.
П. Но если имеется энергия?
К. Шок слишком силен. Он чересчур силен. Это факт.
П. Давайте продвигаться медленно, сэр.
К. Значит, мы говорим о разных вещах.
П. В самый момент смерти происходит полное осознание этого. Потом оно рассеивается.
К. Нет. Не поставите ли вы вопрос иначе, П.?
Отложите смерть в сторону на данный момент.
П. Но это тоже нечто целостное.
К. Подождите, я подойду к этому. Когда происходит смерть, потрясающий шок перекрывает все. Это не гора, не изумительная красота пейзажа. Эти два состояния совершенно различны.