Когда западный человек благодаря систематическому применению технологии получил владычество над природой, его вера в призвание эксплуатировать природу «дала ему зеленый свет для насыщения своей жадности до предела теперь широкой и постоянно возрастающей технологической способности. Его жадность не нашла преграды в пантеистической вере, что нечеловеческая природа священна и что она, подобно самому человеку, обладает достоинством, которое надлежит уважать». {17}
Жители Запада, заменив в XVII столетии постхристианской «верой в науку» религию своих предков — христианство, отбросили теизм, сохранив, однако, унаследованную от монотеизма веру в свое право эксплуатировать нечеловеческую природу. Если при прежней христианской установке они верили в миссию работников Бога, получивших Божественную санкцию на эксплуатацию природы при условии почитания Бога и признания Его. «прав владельца», то в XVII столетии «англичане отрубили голову Богу, как и Карлу I: они экспроприировали Вселенную и заявили себя более не работниками, а свободными владельцами — абсолютными собственниками». {18} «Религия науки», подобно национализму, распространилась с Запада по всему земному шару. Несмотря на национальные и идеологические различия, большинство современных людей являются ее адептами. Именно эти постхристианские религии западного мира периода Нового времени привели человечество «к его настоящему несчастью».
Какой же выход видит Тойнби из сложившейся ситуации? Необходимо, считает он, в срочном порядке восстановить стабильность в отношениях между человеком и нечеловеческой природой, опрокинутые промышленной революцией. В основе технологической и экономической революций на Западе лежала революция религиозная, состоявшая, по сути, в замене пантеизма монотеизмом. Теперь современный человек должен вновь обрести первоначальное уважение к достоинству нечеловеческой природы. Этому может способствовать «правильная религия». «Правильной» Тойнби называет ту религию, которая учит уважать достоинство и святость всей природы, в отличие от «неправильной», которая покровительствует человеческой алчности за счет нечеловеческой природы.
Решение глобальных проблем современного человечества Тойнби видел в пантеизме, в частности, он находил свой идеал «правильной религии» в такой разновидности пантеизма, как синтоизм. Однако синтоизм, как справедливо отмечал собеседник Тойнби буддийский религиозный лидер ДайсакуИкеда, имеет два лица: эксплицитно на поверхности присутствует тенденция к примирению с природой, имплицитной же тенденцией является изоляция и исключительность. Возможно, эти тенденции присущи и другим пантеистическим религиозным традициям.
Ища панацею от болезней современного человечества в Японии, Тойнби парадоксальным образом оказывается близоруким по отношению к христианству. Он видит в христианском монотеизме причину фатальных изменений, приведших к современной «религии науки» и к насилию человека над природой. Однако он приписывает христианству в целом те крайние выводы, которые были сделаны его западной ветвью в результате отклонения от первоначального учения. Христианству изначально был чужд как механический антропоцентризм, то есть радикальное отчуждение человека от природы (которое на Западе привело к потребительскому отношению к ней), так и предлагавшийся в XX в. в качестве альтернативы космоцентризм, уравнивающий человека с любым явлением природного космоса. В отношении природы для ортодоксального христианства характерны два основных мотива. Во-первых, природа воспринимается как дар Божий, что исключает бездушное насилие над ней и хищническую эксплуатацию ее богатств. А во-вторых, присутствует сознание уничиженного состояния тварного мира после грехопадения, что позволяет человеку бороться с мировым хаосом как с неистинным проявлением природного бытия и стремиться к его преображению. Еще апостол Павел писал: «Тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих» (Рим.8, 19-21). Таким образом, сотериологический аспект христианства и возможность «срединного пути» полностью ускользают от внимания историка.
Вообще тема «Тойнби и христианство» требует дополнительного освещения. На первый взгляд может показаться, что телеологическая интерпретация истории в позднем творчестве Тойнби сближает его с христианской историософией. Однако есть ряд существенных пунктов, в которых он расходится с христианским пониманием истории.
Главная особенность христианства как исторической религии заключается, по мнению Тойнби, в отношении к страданию. Центральный догмат христианства — догмат о том, что Божественная милость и Божественное сострадание подвигли Бога ради спасения Его созданий добровольно «лишиться» Своей силы и подвергнуться тому же страданию, которое претерпевают Его создания, — делает христианство исторической религией par excellence. «Отличительный смысл, который христианство придало иудейскому пониманию природы Бога и характеру Его отношения к людям, заключается в провозглашении, что Бог есть любовь, а не только могущество, и что эта же Божественная любовь проявляется в особой встрече человека с Богом в форме воплощения и распятия (страстей) Христовых…». {19}
Но Боговоплощение служит для нас не только свидетельством тому, что этот мир имеет внутреннюю и абсолютную ценность как арена страдания, в котором Бог показал Свою любовь к Своим созданиям. Оно одновременно стало событием, придавшим истории смысл,указавшим цельи направление.Это полностью изменило наше понимание жизни, освободив от власти циклических ритмов, осуществлявшихся во Вселенной, от ритмов, с которыми мы сталкиваемся в нашей жизни.
Антропоцентрический взгляд на Вселенную, зародившийся в эпоху Возрождения и все более набиравший силу по мере развития науки и техники в Новое время, этой же самой наукой и был опровергнут. Современный человек, подобно Паскалю, приходит в ужас от одной только мысли о бесконечных черных и ледяных просторах Вселенной, открывающихся ему в телескоп и стирающих до незначимой величины его жизнь. Однако «Боговоплощение освобождает нас от этих чуждых и демонических сил, убеждая, что благодаря страданию и смерти Бога на этой бесконечно малой песчинке (мироздания) вся физическая Вселенная теоцентрична, ибо если Бог есть любовь, то человек может чувствовать себя везде, где действует власть Бога, как у себя дома». {20}
Но, пожалуй, наиболее важным в христианстве является для Тойнби тот факт, что страдания Христа придали смысл и человеческим страданиям, примиряя нас с трагичностью нашей земной жизни, поскольку они «внушают нам, что эта трагичность — не бессмысленное и бесцельное зло, как то утверждалось Буддой и Эпикуром, и не неотвратимое наказание за глубоко укоренившийся грех, как то объясняется нехристианскими школами иудейской теологии. Свет страстей Христовых открыл нам, что страдание необходимо постольку, поскольку оно есть необходимое средство спасения и созидания в условиях временной и краткой жизни на Земле. Само по себе страдание ни зло, ни добро, ни бессмысленно, ни осмысленно. Оно есть путь, ведущий к смерти, а его цель — дать человеку возможность участвовать в работе Христовой, реализуя тем самым возможность стать сынами Божьими, братьями во Христе». {21}
Критики нередко приписывали Тойнби полное принятие (особенно в произведениях последних лет) христианской историософии, считая его чуть ли не возродителем идей Августина Блаженного. Это заблуждение основывалось на частом цитировании историком Священного Писания и постоянном обращении к событиям библейской истории. Однако в концепции Тойнби есть ряд существенных расхождений с христианской (и в частности с августиновской) историософией. Суть этих расхождений была в свое время достаточно подробно изложена профессором Зингером в его исследовании, посвященном выдающемуся британскому историку. {22}