IV. Смертная казнь неразлучна с ошибками, которых человек не в силах даже сколько-нибудь исправить. Не подлежит сомнению, что в прежнее время казни невинных были очень часты. Это происходило главным образом от того, что способы открытия истины были крайне несовершенны. Пытки, тайна судопроизводства, отсутствие защитника, наклонность судьи видеть доказательство в самых ничтожных признаках и усматривать злой умысел там, где его не было или нельзя было доказать, — все это особенно способствовало осуждению на казнь невинных. Число невинно казненных в прежнее время было очень велико. Не будь смертной казни, не погибло бы безвременно бесславною смертью столько благородных и честных людей, стоявших за правое дело. Французский криминалист XVIII столетия Бриссо де Варвиль считал следующие меры, способными уменьшить случаи осуждения невинных: смягчение участи обвиняемого во время следствия и суда, ограничение слишком обширной власти прокуратуры, изгнание тайных доносов, публичность производства, допущение защиты и улучшение способов доказательств. Действительно, с преобразованием форм судопроизводства и узаконением таким образом лучших способов открытия истины были устранены почти все временные причины, которые способствовали казни невинных, и число этих жертв чрезвычайно уменьшилось. Тем не менее и в новейшее время не проходит года, чтобы образованный мир не узнал о казни невинного в том или другом государстве. Причина этого заключается не во временных каких-нибудь обстоятельствах, а в несовершенстве природы человека, который не в состоянии избежать ошибок.[14] В самом деле, в теории современное нам общество старается, по-видимому, следовать древнему правилу: лучше отпустить десять виновных, чем наказать одного невинного; в практике же оно, если иногда и исполняет первую половину изречения, то никак не может вместе с тем достигнуть выполнения второй. В прежнее время, вследствие несовершенства правил судопроизводства, посылали на казнь вообще невинных; ныне, после улучшения этих правил, число последних уменьшилось, но зато число казнимых в состоянии невменения — сумасшедших — очень велико. Хотя психиатрия сделала в последнее время большие успехи, открытия этой науки не всегда и не везде применяются в практике. Иногда это происходит от незнакомства самих врачей с вновь добытыми истинами этой науки; чаще же — от подобного или большего незнакомства судей и от недоверия их к мнениям специалистов. Кроме того, в самой науке психиатрии есть еще много спорного: опыты показывают, говорит Миттермайер, что в совершении убийства чрезвычайно трудно отыскать ту неуловимую границу, которая отделяет преступление от умопомешательства, и что многие обвиняемые не были бы осуждены, если бы над ними сделано было более внимательное и более верное наблюдение.
Возражения защитников. Всякое наказание, возражают защитники смертной казни, в большей или меньшей степени есть наказание невознаградимое. Никто не в силах сделать, чтобы не было того, что было. Возвращением штрафа и доставлением осужденному вознаграждения не уничтожаются те нравственные и физические страдания, которые наказанием были причинены невинному и его семье. Еще труднее уничтожить зло, причиненное невинно осужденному тюремным заключением, от которого происходят физическая болезнь, нравственное расстройство, неспособность к труду как следствие долгого неупотребления известных способностей. То же должно сказать и об остальных наказаниях. Поэтому, если вознаградимость и отменимость считать абсолютно необходимыми качествами наказания, а недостаток их — признаком несправедливости, то уголовная юстиция была бы невозможна. Невознаградимость и неотменимость есть принадлежность природы, а не сущности смертной казни как наказания. Правда, смертная казнь есть наказание наиболее невознаградимое и невозвратимое; но зато она наиболее репрессивна, что составляет ее сущность. С судом присяжных осуждение на казнь невинных чрезвычайно редко, почти феномен; во всяком случае, оно есть несчастье, достойное всякого сожаления. Но, с другой стороны, поставьте на весы невинную кровь, охраняемую существованием смертной казни, и невинную кровь, ею проливаемую, — первая всегда перевесит вторую; таким образом, сохранение этого наказания более соответствует чувству человеколюбия, чем ее уничтожение. Странно почерпать доводы против смертной казни из ее временных недостатков, происходящих от несовершенства законов судопроизводства. Не лучше ли отыскать средства устранить причины, производящие казни невинных. Так, например: не допускать смертных приговоров, основанных на косвенных уликах; потребовать единогласия присяжных для подобных приговоров; не приговаривать к этой казни, когда даже один голос будет стоять за невменяемость ради сумасшествия.
Из сопоставления доводов, выводимых из судебных ошибок за и против смертной казни, открывается: главная сила тех и других заключается не в них самих только, но в связи их с предыдущими доводами. Доказано, что смертная казнь не устрашает и не удерживает от преступлений, что для детей слабоумных и испорченных она служит плохим примером, что она деморализирует народ, тогда казни невинных — новое сильное доказательство против смертной казни. И наоборот: если бы до сих пор не была поколеблена полезность смертной казни, если бы неопровержимыми опытами было доказано, что без нее не было бы возможно правосудия, существования и развития обществ, — казни невинных были бы меньшим злом, которое, как и многие другие зла, общества обречены терпеть, для избежания зол больших. А так как перевес доказательств на стороне бесполезности и ненужности смертной казни, так как опытом доказано, что правосудие и благоденствие совершенно возможны и без смертной казни, то очевидно, что казни невинных представляют новую значительную доказательную силу против смертной казни.
V. Смертная казнь отнимает у преступника возможность исправления. Осужденных относительно исправления можно разделить на два разряда: одни обнаруживают действительные признаки раскаяния, другие же, напротив, упорствуют в преступном настроении и отвергают существующие способы примирения с Богом и людьми. Казнить смертью того, который уже обнаружил зачатки исправления, значило бы лишить жизни человека, в будущем безвредного, отнять у него средство честною и трудолюбивою жизнью загладить свою вину. Для кого нужна смерть такого человека? Какой цели хотят ею достигнуть? По догматам религии, кающийся человек достоин снисхождения; он есть не существо отверженное, а соучастник наравне с прочими всех благ, обещанных религиею. По правилам общежития, лишение жизни повинившегося, раскаявшегося и обнаружившего добрые порывы человека представляет глубоко возмутительное и отталкивающее зрелище. Богу оно противно; для людей бесполезно и не нужно; осужденному оно приносит положительный вред, как мера, лишающая его возможности прочно примириться с божескими и человеческими установлениями. Оправдания ему ни в чем ином нельзя найти, как только в животной мести. Столь же мало одобрительна смертная казнь в отношении нераскаянных преступников. Верить в вечные муки нераскаянных за гробом и толкать их туда с такою поспешностью — это верх изысканной жестокости. Бог сказал: я не хочу смерти грешника, пусть он лучше покается и придет к сознанию. Люди как бы спешат поступать в обратном смысле. Спаситель сказал, что об исправившемся преступнике бывает больше радости на небе, чем о девяноста девяти, не впадавших в преступление. При казнях иногда сотни тысяч зрителей как будто собираются торжествовать по тому поводу, что им удалось лишить небо этой радости и доставить радость иным силам. Словом, казнь нераскаявшихся преступников есть глубокое противоречие, какое только может допустить христианин в своих поступках. Защитники смертной казни в оправдание ее говорят, что есть такие тяжкие преступники, как, например, отцеубийцы, которые неспособны к исправлению. Пока тюрьмы служили школой разврата и преступлений, пока с преступником обращались как с животным, мнение это могло казаться справедливым. Но с новым устройством и новою организацией тюрем, с переменой обращения с осужденными, мнение это потеряло свою силу. Хотя до сих пор не успели сделать из тюремного заключения вполне надежное средство исправления, хотя опыт значительно подорвал пылкие надежды на исправимость одиночного заключения, тем не менее, благодаря этому опыту, доказано, что самые тяжкие преступники способны к исправлению. По свидетельству опытных директоров тюрем, тюремных священников и врачей такие преступники даже более и скорее доступны к исправлению, чем мелкие плуты и воры. Обыкновенно преступников судят по внешнему виду их действий, не обращая внимания на происхождение и причины преступлений. Конечно, иногда причиной преступления бывает полная распущенность и упадок нравственности; но не менее того большое влияние на совершение преступлений имеют случаи, соблазны, стечение неблагоприятных обстоятельств, возбужденность страстей. Люди, совершающие преступление под влиянием этих обстоятельств, бывают доступны хорошему влиянию и исправлению. В доказательство исправимости тяжких преступников собрано много данных. По свидетельству Гойера, директора тюрьмы в Ольденбурге, к концу 1861 г. в тюрьме находилось 14 женщин, осужденных, вместо отмененной смертной казни, на пожизненное заключение; из них только две оставались неисправимы. Из трех отравителей два вели себя безукоризненно и т. п. Другой директор тюрьмы, Обермайер, говорит, что из пятидесяти двух тяжких преступников сорок один ведет безукоризненную жизнь, семь представляют достаточные виды на улучшение, и только относительно четырех можно сказать, что по выходе из тюрьмы они могут возвратиться на прежний путь.
14
Известный математик Кондорсэ в заключении своего «Опыта применения теории вероятности к решениям по большинству голосов» говорит: «Точным образом доказано, что какие бы предосторожности ни были приняты, невозможно воспрепятствовать, чтобы в течение очень долгого времени по самой великой вероятности не был осужден хотя один невинный», — Авт.