Но как убийство в отмщение, так и материальное вознаграждение сначала служат наказанием за всякое преступление без различия, как за намеренное, так неосторожное и случайное. Для водворения этого различия необходима была нейтральная сила, стоящая вне отношений обиженного к обидчику: такою силою является общегосударственная власть. Она по свойственной каждому возникающему учреждению слабости сначала робко выполняет эту задачу, даже сама отчасти подчиняется господствовавшим обычаям безразличия. Так, она сначала не прямо запрещает убивать за ненамеренное и случайное преступление, а только доставляет средства лицам, имевшим несчастие нечаянно совершить вредное действие, скрыться от мести: отсюда берут свое происхождение убежища, которые существовали у всех народов в большем или меньшем объеме; отсюда происходит средневековое учреждение, известное под именем Божия мира (La paix et la treve de Dieu), по которому в известные дни запрещена была месть. Далее, сама общегосударственная власть первоначально вместо наказания берет выкуп за намеренные преступления и не препятствует мстителю убивать виновного в подобном преступлении. Но вместе с тем она ясно уже различает эти преступления от ненамеренных и случайных тем, что отказывается от материального вознаграждения за последнего рода преступления и начинает решительнее запрещать за подобные действия убийство в отмщение. С этого же времени она мало-помалу начинает ограждать от мести невинную семью, малолетних и сумасшедших, совершающих преступления в состоянии невменения. Борьба общегосударственной власти с безразличием, за создание вменения, идет слишком долго и слишком медленно, но каждый ее успех на этом пути сопровождался уменьшением смертных казней. Таким образом, появление и развитие общегосударственной власти есть начало и продолжение второго периода уменьшения казни.
Так как общегосударственная власть слагалась из тех же народных элементов, которые проникнуты были безразличием, то вследствие этого она сама не могла долго освободиться вполне от этого безразличия: поэтому следы его видны в позднейших даже законах, нормирующих государственные и религиозные преступления, а также в долго сохранявшемся неумении различать маловажные проступки от тяжких преступлений. Исчезновение безразличия в этих пунктах и третий период уменьшения смертных казней совершаются уже в позднейшее время, вместе с развитием народов и видоизменением общегосударственной власти. Анализ этих явлений составит предмет одной из следующих глав.
Четвертая глава
В то время, когда не существует никакой власти выше семейной и родовой, начальнику семьи или рода принадлежит абсолютная власть над своими домочадцами, к которым принадлежат рабы, дети и жены. Глава семьи или рода имеет в это время право предавать их смертной казни по своему усмотрению. С другой стороны, он, как обладатель верховной власти и как лицо могущественное в экономическом отношении, пользуется возможностью полной ненаказанности. Таким образом, в этой главе будет изложено значение рабства, отцовской власти и привилегии в истории смертной казни.
I. Господин первобытных времен, имея над своим рабом полную власть, применяет ее бесконтрольно и безгранично, по тому же самому, как всякий обиженный в период мести. Оттого существование рабства всегда было деятельным фактором смертных казней. Это значение оно имеет не только в период безгосударственный, но в большей или меньшей степени сохраняет его еще долго после образования общегосударственной власти, в период зачаточного ее развития и вместе слабости. История уголовного права всех народов, как то: древних, восточных и западных, многочисленных полудиких, ныне живущих на земном шаре племен, новых европейских в первобытный период их существования и еще долго потом — представляет обильные доказательства того, что господин по личному своему усмотрению имел право казнить смертью своего раба, что, пользуясь этим правом, он применял его в широких размерах и что период рабства есть время крайне богатое на смертные казни.
В Индии класс рабов составляли судры. По позднейшим индийским законам, каковы законы Ману, положение их крайне необеспеченное во всех отношениях, а вместе с тем и в деле уголовной юстиции. Их считали созданными из низшего материала; они рождаются для рабства и на службу браминам. В иерархии существ они поставлены после слона и лошади. Судра не может иметь поземельной собственности. Брамин имеет право завладеть и тем, что приобрел судра.[36] Судра есть существо нечистое, пораженное божественною справедливостью; при рождении он получает имя, выражающее отвращение и зависимость. Браминам запрещается даже прикосновение к ним. Такой низкий уровень их прав был тесно связан с их беззащитностью пред судом. В этом отношении господин был неограниченный владыка не только имущества, раба-судры, его семьи, но и самой его жизни; он мог убить его, как собственное животное. Судра подлежал смертной казни или за действия непреступные, или за маловажную вину, или и за более важные, но за которые преступники из других классов не были казнимы смертью. Судра, вступавший в брак с лицом высшей касты, делал преступление, достойное смертной казни. От всякого преступления индиец мог очиститься; но чьи губы осквернены прикосновением губ судры, кто заражен его дыханием и имеет от него детей, тому закон не определил искупления. За изучение Вед судра наказывается смертною казнью. За то, что судра причиняет частые беспокойства брамину — то же самое наказание. За оскорбление, нанесенное судрою члену высшей касты, постигала его жестокая казнь: ему отрезали язык. Если судра оскорбит Dwidja (так назывались члены особой корпорации, носившие священный пояс), ему вонзают в уста раскаленный кинжал в десять дюймов. Если он осмелится высказать свое мнение брамину относительно его обязанностей, ему вливают кипящее масло в рот и уши. Если судра отказывает в пособии брамину, он совершает преступление, равное самому убийству. За скотоложство судра наказывается смертною казнью, тогда как брамин и кшатрий платят только штраф, первый — меньший, второй — больший. То же самое и за прелюбодеяние, с некоторым увеличением строгости для среднего класса. За похищение самого судры назначается штраф; тогда как за воровство лошади, коровы, пшеницы или цветов брамина или за третье покушение на воровство, какое бы то ни было, — смертная казнь или отсечение руки. Таким образом, тогда как самые тяжкие преступления в отношении судры считаются маловажными винами, наоборот, действия непреступные или маловажные вины со стороны судры причислены к тяжким смертным преступлениям. Еще ниже ценилась жизнь париев, или отверженных каст, которые в полном смысле были лишены прав и исключены из общества. Ману повелевает, чтобы парии жили вне деревень, чтобы они носили одежду мертвых, чтобы ни один человек, верный своим обязанностям, не имел с ними общения. Законодатель индийский не предвидит преступления, которые можно бы совершить над парием; убить пария — значит не более как убить насекомое. На Малабаре есть одно племя (Puliahs), которое живет в лесах подобно диким зверям; всякий правоверный, встретивши Puliahs'a, может безнаказанно его убить. Очевидно, что при таком положении париев нет такого ничтожного действия в уголовном отношении, которое бы не давало повода для казней над этими отверженцами; даже более — население Индии стоит в отношении к ним как древний победитель к побежденному, где еще не заметно следов какого бы то ни было уголовного права, а господствует одна сила. Это есть то состояние, которое предшествовало юстиции времен рабства.
Индийское законодательство, представляющее образцы расточительности смертной казни в применении к рабам, есть только тип или одно из многих восточных законодательств, проникнутых тем же духом и сопровождавшихся теми же результатами. Если существовала между ними разница, она состояла в мелочах или зависела от времени, ведущем за собою улучшения. Но в общем у всех восточных народов более или менее господствовали одни начала и были одни и те же результаты.
36
Брамин в случае нужды может с полным спокойствием совести присвоить имущество судры, своего раба, за что царь не должен его наказывать; ибо раб не имеет ничего, что бы принадлежало ему в собственность, и не владеет ничем, чем бы господин его не мог завладеть, — Авт.