Образование реальных территориальных княжеств в XIII в. для Ф. Кейтгена еще ничего не значит. Для него главное состоит в юридических, а не в действительных превращениях. Он утверждает, что эти княжества являлись всего лишь административными округами империи. Земли князей оставались ленами императора, а люди, сидевшие на этих землях, – королевскими подданными. А то, что император реально не распоряжался ни этими землями, ни их населением, объясняется весьма «простым» фактом: у него не хватало на это сил. Если бы у короля нашлись силы (?), то он без всяких потрясений мог бы, на основе существующей юридической организации, воскресить единое жизнеспособное государственное целое (там же, стр. 127). «Территориальное княжество стало тогда самостоятельным государством, когда империя перестала быть государством, превратившись в союз государств». А это произошло, по мнению Кейтгена, только в 1648 г.
Г. Зелигер и его школа. Одновременно с Г. Беловым с критикой вотчинной теории выступил Г. Зелигер[109]. Различия в концепциях Г. Зелигера и Г. Белова не столь значительны. По существу, они критикуют вотчинную теорию с одних и тех же «государственных» юридических позиций.
Принципиальное расхождение между ними определилось при трактовке возникновения территориальной власти (Landeshoheit). Г. Белов основу процесса образования территориальных княжеств усматривает в собирании графской власти, Г. Зелигер – в образовании «округов банна» (Bannbezirke). И тот, и другой, исходит из чисто юридической предпосылки, хотя и несколько различной. Оснований для неприязни и вражды, казалось бы, здесь не должно быть. Тем не менее Г. Белов видел в Зелигере противника, который был для него ненавистнее любого откровенного приверженца вотчинной теории[110].
Не сказывалось ли в этом соперничество из-за чести победы над вотчинной теорией или из-за открытия «источника» территориальной власти (Landeshoheit)?
Следует сказать, что научный уровень критики, как и всего построения, у Зелигера выше, чем у Белова.
Г. Зелигер взялся пересмотреть господствовавшие представления о всех феодальных институтах, составляющих, по мнению буржуазной историографии, существо социально-экономического и политического строя феодализма (прекарий, бенефиций, иммунитет, округ банна). Все сказанное Зелигером по этим вопросам не представляет собой принципиально нового в немецкой исторической науке, хотя некоторые уточнения в частностях его работа вносит.
Нас интересует в данном случае общая концепция Зелигера. Эта концепция может быть определена как политико-юридическая. Зелигер почти в такой же категорической форме, как и Белов, не признает за крупным землевладением самостоятельного политического значения. Вотчинная теория, «выводившая политическую силу из хозяйственной» (это на деле не совсем соответствует действительности), прочна в своей основе.
«Материальные отношения всегда влияют на социальные и политические... Но мы считаем неправильным выводить социально-политическое развитие просто из хозяйственных изменений. Крупное землевладение, как показывает наше исследование, только в той мере политически и социально значимо и влиятельно, в какой оно получает свои привилегии и полномочия прямо от государства»[111].
Вполне созвучно с концепцией Белова и следующее утверждение: «Как раз в древние периоды общественного развития определяющим являлось отношение отдельной личности или класса к государству, к носителям и представителям государственной власти» (подчеркнуто мной. – Н. К.) (там же).
Основное утверждение Зелигера против вотчинной теории сводится к тому, что публичная юрисдикция вотчинника строилась не на его землевладельческих правах, а на государственных полномочиях, на иммунитете. Само по себе землевладение не могло создать судебную и тем более политическую власть вотчинника. Эту власть дало вотчиннику государство.
По Зелигеру, никакая власть не рождалась сама собой из вотчинных отношений, она только передавалась от государства в вотчину: «Однако вотчинная и вся низшая юрисдикция – все, чем когда-то распоряжались франкские провинциальные чиновники, имеет своим началом государственное полномочие... Только в более позднее время местами устанавливается низшая юрисдикция на базе патримониальной власти» (там же, стр. 198).
До X в. иммунитетная юрисдикция еще совпадала территориально с вотчинной. Позже нарушилось и это совпадение: «Землевладение и юрисдикция совершенно расходятся» (там же, стр. 168).
Зелигер оспаривает не только политическую роль вотчины, но и ее социально-преобразующую роль.
Вотчина не уничтожила свободу. «Если старое представление утверждало, что в послекаролингское время свобода совершенно исчезла, а другое мнение доказывало, что вне вотчин она продолжала существовать, то я категорически утверждаю, что она существовала и в самой вотчине (там же, стр. 196).
Что это была за свобода, автор дальше поясняет: это особая подсудность (фогту и т. п.). Утверждение о наличии такой «свободы» понадобилось для того, чтобы опровергнуть тезис вотчинной теории об абсолютном господстве крепостного права при феодализме. В этом мы тоже видим полное единомыслие Зелигера с Беловым.
Концепция возникновения территориальных княжеств у Зелигера и его учеников отрицает вотчинную власть в качестве решающей силы в образовании территориальных княжеств[112]. Она признает за вотчинной только роль территориальной основы, способной вместить в себя политическую и судебную власть, делегируемую от государства. «Землевладение... есть повод, начало и территориальная основа для округа публичной юрисдикции»[113].
На территориальной основе вотчины только тогда может развиться власть территориального княжества, когда эта вотчина превратится в замкнутый округ банна (Bannherrschaft, Bannbezirk)[114].
Образование замкнутых округов банна совершалось в результате наделения крупного землевладения иммунитетом и судебным банном и представляет собой весьма длительный процесс; начало его он относит ко времени Каролингов (Зелигер усматривает примитивный округ банна уже в т. н. mithio)[115].
Ученик Зелигера Г. Обен, изучавший возникновение территориальной власти по материалам нижнерейненских областей[116], в некоторой степени отклоняется от этого мнения. Он считает источниками формирования территориальной власти ряд юридических институтов – права графства, иммунитет, фогство и судебный банн. Образование замкнутого округа банна рассматривается им в качестве важнейшего фактора территориальной власти. Но не всякий округ банна представлял собой территориальное княжество. Только обладание высшей юрисдикцией давало возможность создать территориальную власть[117].
В концепции Г. Обена имеется новый элемент, которого нет ни у Зелигера, ни у Белова. Г. Обен, как и Г. Гирш, допускает наличие у крупных землевладельцев судебной и политической власти без особого получения ее от государства[118].
Это так называемая «автогенная» теория присвоения иммунитета и высшей юрисдикции.
Не означает ли это возврата к некоторым положениям вотчинной теории, которую современная немецкая историография считает похороненной?
109
G. Seeliger. Die soziale und politische Bedeutung der Grundherrschaft im frühren Mittelalter, Leipzig, 1903; – Staat und Grundherrschaft in der alteren deutschen Geschichte, Leipzig, 1909.
110
G. Below. Territorium und Stadt, München, 1923, S. 7: «У него (Зелигера) что верно, то не ново, что ново, то не верно».
112
G. Seeliger. Staat und Grundherrischaft, S. 31; H. Aubin. Die Entstehung der Landeshoheit, Berlin, 1920, S. 240: «Чисто вотчинные отношения не имеют ничего общего с публичной юрисдикцией. Они не в состоянии создать территориальную власть (Landeshoheit)».
116
H. Aubin. Die Entstehung der Landeshoheit nach niederrhenischen Quellen. Studien uber Grafschaft, Immunität und Vogtei, Berlin, 1920.
118
H. Aubin. Die Entstehung der Landeshoheit, S. 157 ff.; H. Hirsch. Die hohe Gerichtsbarkeit im deutschen Mittelalter, Prag, 1924, S. 223 ff.