В самом признании «автогенного» развития юрисдикции нет ничего, нарушающего юридическую концепцию. Власть, которую присваивают явочным порядком крупные землевладельцы, понимается этими историками в том же духе, что и власть, «делегируемая» от короля. Ее происхождение не связывается с природой самой феодальной собственности, с феодальным производством. Но этого не признавала и вотчинная теория.
Мы рассмотрели основные концепции феодального государства в Германии, бытовавшие в немецкой историографии до конца первой четверти настоящего столетия. Эти концепции в той или иной степени представляли для своего времени господствующее мнение.
Смена этих концепций не может рассматриваться просто как результат «прогресса исторической науки», совершенствование методов исторического исследования и т. п. Это в известном смысле выражение изменений в политическом кредо буржуазии, показатель эволюции буржуазной идеологии периода промышленного капитализма и империализма. Патримониальная теория была выражением антибуржуазной реакции. Марковая и вотчинная теории явились своеобразным проявлением немецкого буржуазного либерализма, граничащего подчас с консерватизмом. Антивотчинные «публично-правовые» теории были реакцией на марксизм и «материализм» вотчинной теории; они свидетельствуют об усилении консерватизма и реакционности буржуазной идеологии[119].
Что же прибавила ко всему этому буржуазная немецкая историография в период господства в Германии фашизма и в послевоенное время?
Если отбросить в сторону весь хлам фашистских «исторических писаний» насчет расового характера немецкого государства и роли «фюреров» в его развитии и т. п. и оставить то, что в какой-то мере относится к области научной проблематики, то можно выделить следующие «проблемы» истории германского феодального государства, привлекавшие внимание этой историографии:
1) Вопрос об изображении государства в «народном духе».
2) Вопрос о соперничестве короля и дворянства в деле строительства государства.
3) Проблема «конструктивности» ленной системы в переустройстве государства.
4) Вопрос о «модернизации» средневековой государственности.
5) Вопрос о священном характере средневековой германской монархии.
Острой борьбы мнений по этим вопросам не заметно. Среди историков скорее заметна тенденция перепевать на свой особый лад одни и те же идеи.
Идея изображения государства в «народном духе», в смысле слитности государства с народом, явно продиктована фашистской демагогией насчет «народного государства». Показать «корни» фашистского «народного государства» в далеком прошлом – вот задача, которую ставили перед историками национал-социалистские правители[120].
Этому государству приписываются совершенно не свойственные ему черты. Отношения гнета и эксплуатации выдаются за отношения сотрудничества, направленные «на достижение общих политических целей». Немецкая средневековая империя трактуется как создание всего немецкого народа[121].
Для доказательства «народного характера» немецкого феодального государства используется «теория товарищества» О. Гирке. Государство преподносится как вся немецкая нация во главе с ее «вождями». Такая трактовка государства не является новостью в немецкой историографии. Государство всегда здесь выдавалось за организацию всего народа. Но прежде проводились различия между «обществом» и «государством»[122]. Теперь эти различия замазываются.
В качестве главной особенности средневекового германского государственного строя объявляется «соперничество» короля с дворянством. Мысль эта не нова. Буржуазные историки, не различающие за деревьями леса, всегда считали, что история феодального общества и государства – это непрерывающаяся цепь столкновений между королем и феодалами, от которых будто бы зависели в€е судьбы народов. Но в прежние времена симпатии историков всегда оставались на стороне королевской власти, которая рассматривалась ими как носительница порядка в беспорядке, а не на стороне феодалов, сеявших постоянные смуты и анархию. Теперь подход изменился. Феодалов признают «строителями государства» наравне с королем, а их постоянную борьбу с королевской властью квалифицируют как «соперничество в деле конструктивного строительства государства» в направлении к «современному государственному устройству».
«Мы утверждаем, что эта борьба [короля с дворянством] только тогда может быть правильно понятой, когда она будет рассматриваться не просто, как спор из-за дележа власти, а как соревнование в деле созидания новых основ будущего государственного порядка»[123].
В связи с этим немецкие буржуазные историки «по-новому» оценивают возникновение немецкого партикуляризма. Упадок королевской власти и образование могущественных территориальных княжеств представляется им не как бедствие, а как некое благо для Германии. Вот что писал А. Допш по этому вопросу: «Немецкий партикуляризм имел не только теневые, но и светлые стороны: он дал возможность создать многосторонние культурные творения, немыслимые в строго объединенных государствах»[124].
Т. Майер предостерегает против отрицательного отношения к образованию территориальных княжеств: «Здесь мы имеем положительное строительство, государственное новообразование»[125].
Г. Миттайс указывает, что без наличия территориальных княжеств не были бы разрешены «многие большие задачи Германского государства»[126].
При таком понимании факта образования территориальных княжеств представляется неудовлетворительным прежнее объяснение возникновения территориальной власти и оценка отдельных «источников» ее формирования. Раз за князьями признается самостоятельная и положительная роль в «государственном строительстве», то и «строительство» территориальной власти должно рассматриваться как дело самих князей. Теория «делегирования» и «отчуждения» верховных прав королем, согласно которой никакая новая власть не могла появиться, не получив своих полномочий от вышестоящей, этих историков не удовлетворяет. Для них больше подходит теория «автогенного» развития судебной и политической власти.
Г. Миттайс, обобщая взгляды современной немецкой историографии по этому вопросу, указывает, что не присвоение регалий явилось основой создания территориальных княжеств, а активная деятельность самих князей. Князья создавали территориальные владения во многих случаях без помощи империи (Reich): «Усиление княжеств совершалось за счет собственных усилий князей. Князья не столько отнимали у империи, сколько создавали... Их земли состояли большей частью из собственных аллодиальных владений, к которым только прибавлялись лены. Территориальная власть являлась в значительной степени властью в собственных владениях (Eigenherrschaft), на новых землях, колонизованных и освоенных с помощью свободных крестьян»[127].
На значение последнего фактора в образовании территориальных княжеств в особенности обращает внимание Т. Майер[128]. Он исходит из того, что вновь освоенные и захваченные князьями земли составляли прямую собственность князей, что население, проживавшее на этих землях, находилось под непосредственной княжеской властью, в прямом княжеском подданстве. Все это, по его мнению, придавало территориальным княжествам характер «современного государства» (mederne Staat).
Эти же мысли о причинах образования территориальных княжеств перепевает на свой лад и В. Шлезингер в книге «Возникновение территориального господства» (die Entstehung der Landesherrschaft). Его вывод сводится к следующему: «не феодализм повинен в разложении империи и образовании территориальных княжеств, в этом повинен „аллодиализм“[129].
119
Эволюция методологических взглядов буржуазной немецкой историографии конца XIX, начала XX в. обстоятельно трактуется А. И. Даниловым (Указ. сочинение, стр. 63 и сл.).
120
Эта ориентация четко заметна на построении доклада Т. Майера на Международном конгрессе историков в Цюрихе в 1938 г. на тему: «Образование основ современного государственного строя Германии в период классического средневековья» – Historische Zeitschrift, 1939, Bd. 159, II. 3, 462 ff. Он называет народным государством (Volksstaat) как древнегерманское, так и средневековое германское государство. Его доклад заканчивается словами, что через 7 столетий немецкий народ снова стал «субъектом» своего государства.
121
См. Н. Mitteis. Land und Herrschaft – Histor. Zeitschrift, 1941, Bd. 163, H. 2, S. 256: «Народ и созданное им государство, служащее выражением его жизненной воли». Гак смотрит на средневековое германское государство и О. Бруннер (О. Brunner. Land und Herrschaft S. 136).
122
При этом пальма первенства придавалась не обществу, а государству. Г. В. Ф. Гегель характеризовал государство как «воплощение принципов нравственности», а общество как «сумму эгоистических индивидов». О. Гинтце определяет государство как «действенное единство народа»; а общество как «народ в многообразии его частных интересов». См. О. Brunner. Land und Herrschaft, S. 188.
123
Th. Mayer. Adel und Bauern im Staat des deutschen Mittelalters, Leipzig, 1943, S. I. См. также H. Mitteis. Der Staat des hohen Mittelalters, 4 Aufl., Weimar, 1953, S. 13.
124
A. Dopsch. Der deutsche Staat des Mittelalters – Das Mittelalterin Einzelndarstellungen, S. 230.
127
Н. Mitteis. Der Staat..., S. 430 – 431. Эти историки особенно возражают против «теории узурпации», согласно которой территориальные княжества создавались в результате захвата князьями королевских прерогатив. Князья не захватывали, а пользовались тем, что по праву им принадлежало. – Н. Mitteis. Rechtsgeschichte und Machtsgeschichte, S. 405. К. S. Bader. Volk – Stamm – Territorium. – Historische Zeitschr. 1953, Bd. 176, Ht. 3, S. 470 ff.
128
Th. Mayer. Der Staat der Herzoge von Zäringer, Freiburg, 1935; Adel und Bauern im Staat des deutschen Mittelalters, S. 14.
129
W. Schlesinger. Die Entstehung der Landesherrschaft. Dresden, 1949, S. 265. Эту же мысль проводит А. Helbok. Grundlagen der Volksgeschichte Deutschlands und Frankreich, Berlin, 1937, S. 607.