Вторая половина XI в. была переломным периодом в усилении феодальных территориальных владений и ослаблении монархии.
Политическая борьба в стране, переплетавшаяся с борьбой папства с империей, служила ярким проявлением этих тенденций. Избрание одного за другим нескольких антикоролей является свидетельством падения наследственной монархии и полного торжества избирательных принципов[224]. Идеологи княжеского полновластия объявляли наследственную монархическую власть неразумным установлением и ратовали за последовательное проведение принципов выборности. Так, защитник интересов мятежных саксонских феодалов клирик Бруно заявлял: «Пусть королевская власть не передается по наследству, как это имело место до сих пор, но пусть сыновья королей, если они даже вполне достойны, получают престол по избранию; если же не окажется у короля достойного наследника или если его не захочет народ иметь королем, пусть народ имеет власть делать своим королем, кого хочет»[225]. Еще более последовательно эту точку зрения развивал сторонник антикоролевской папско-княжеской партии Манегольд в трактате «Ad Gebehardum»[226]. В этом трактате дается теоретическое обоснование княжеского суверенитета и проводится взгляд о чисто должностном характере королевской власти[227]. Король получает власть не по праву рождения, а по полномочию князей. Здесь проводятся идеи, развитые позже монархомахами, – идеи договорного происхождения королевской власти и сопротивления ей в случае нарушения королем условий договора (тираноборство)[228]. Правда, Манегольд представлял все это в духе своего времени: договор короля с его подданными он понимал как вассально-ленный договор, арбитром в спорах вассалов-князей с сюзереном-королем он, как монах клюниец, признавал папу.
Падение престижа наследственной монархической власти в этот период дошло до такой степени, что один из руководителей восставших саксов – Оттон Нордгейский считал для себя вполне приличным ответить Генриху IV на его предложение принять в качестве короля для Саксонии королевского сына такими словами: «От плохого быка рождается обычно и плохой теленок; поэтому не желаем иметь дела ни с отцом, ни с сыном»[229].
С конца XI в. принципы избирательной монархии и княжеского суверенитета восторжествовали полностью. Князья в этот период трактуют власть монарха как право на управление (gubernacula), получаемое по их полномочию. Если избранный ими король не выполнял воли прелатов и светских князей, он лишался престола. Так был свергнут князьями Генрих IV и избран на престол его сын Генрих V, обещавший идти на поводу у князей и папы. Передавая новому королю инсигнии, архиепископ майнцский Рутгард, по словам хрониста, предупредил его: «Помни, что если будешь несправедливым правителем государства и плохим защитником церкви, то разделишь судьбу своего отца»[230].
Оттон Фрайзингенский говорил о королевской власти в Германии как о выборной государственной власти: «короли получают власть не по рождению и наследству, а по избранию князей»[231]. В Саксонском зерцале говорится даже, что королем мог быть избран любой свободный человек, не пораженный телесным недугом и не сумасшедший[232]. Возможно, что в этом Эйке выразил старое пренебрежение саксов к наследственной королевской власти. В истории Германии не было случая, чтобы в короли избрали кого-либо ниже графского ранга.
Анализ данных о наследственности и выборности королевской власти в Германии может подтвердить только одно положение: превращение наследственной монархии в выборно-наследственную совершалось по мере роста крупного феодального землевладения и усиления вотчинной власти князей, по мере оформления территориальных княжеств. Объяснять этот факт «секуляризацией королевской власти» или особенностями «немецкого правосознания» так же несерьезно, как и считать, что он был причиной того своеобразного пути, по которому пошло развитие германского феодального государства.
Королевская власть применяла в целях упрочения своих позиций различные средства юридического, политического и экономического характера. С помощью этих средств она стремилась привязать к себе всю феодальную знать и отдельных ее представителей и заручиться их поддержкой. С другой стороны, короли стремились создать такую материальную базу своей власти, которая могла бы обеспечить самостоятельность и возможную независимость монархии по отношению к магнатам государства.
Средства королевской политики зависели в конечном счете от экономических условий и изменялись вместе с изменением этих условий. Однако в непосредственном смысле они определялись во многих отношениях и условиями политической жизни, а также правом – государственным и частным.
Буржуазные историки смотрят на это дело по-другому Политические средства и правовые принципы, применяемые государственной властью в своих целях, рассматриваются ими как результат творчества самой государственной власти или в лучшем случае как нечто «объективно данное». Эта точка зрения характерна для большинства книг по политической истории. С особой отчетливостью она проводится в работе Э. Мейера «Deutsche und franzosische Verfassungsgeschichte» (1898). На первом плане здесь поставлен вопрос о средствах власти (Machtmittel). По изложению автора эти «средства власти» одинаково могут применяться в любой исторической обстановке и в любой период; они являются для главы государственной власти такой силой, которой он может располагать по своему усмотрению. Современная западногерманская историография в лице школы Т. Майера идет еще дальше в этом направлении и считает монархию не только создателем политических средств своего господства, но и творцом благоприятной для нее социальной организации общества.
Рассмотрим основные из тех разнообразных средств, которыми пользовалась монархия в своей политике. Для удобства изложения начнем с характеристики мероприятий юридического характера.
Присяга королю. Присяга феодальной знати королю являлась частью акта избрания и провозглашения монарха. Те лица, которые избирали и присутствовали при избрании, должны были выразить свое согласие на признание власти нового короля и дать обещание в сохранении ему верности актом своей присяги. Присяга рассматривалась не только как юридический акт, но и как акт сакральный. Нарушение присяги влекло за собой административную опалу и церковное наказание вплоть до отлучения[233]. Право на разрешение от присяги королю присвоил себе в XI в. папа и спекулировал им в своей борьбе с императорской властью, то отлучая императора и разрешая от присяги его подданных, то отлучая феодалов за нарушение присяги монарху, выполняющему волю папы.
Для нас в данном случае важно выяснить два вопроса, связанных с присягой:
1) Кто приносил присягу?
2) Какой характер она носила?
Выяснение этих вопросов важно для освещения проблемы о степени проникновения вассально-ленных отношений в государственное устройство.
Если присягу приносили только королевские вассалы и если сама присяга имела вассальный характер, тогда закономерно сделать вывод о преобладании вассально-ленных отношений в государственном устройстве.
Во франкском государстве присяга имела общий характер, ее, непосредственно или через королевских служащих и сеньоров, приносило все свободное население государства. Этот порядок согласовался с общей зависимостью всех свободных от государственной власти и с несением ими фискальных и военных государственных повинностей. С установлением крепостной зависимости, развитием вотчинной власти и разрушением прежней административно-судебной системы подобный порядок сохраняться дольше не мог. Присяга крепостных крестьян королю не имела никакого смысла и могла принести только вред, так как служила бы прецедентом для жалоб и апелляций крепостных королю на своих господ.
224
Г. Миттайс правильно указывает, что с 1076 г. в Германии окончательно утвердился принцип «свободного избрания», в чем нашел выражение упадок королевской власти. Но его объяснение этого упадка «секуляризацией королевства» и отрицательными чертами германского лепного права нельзя признать удовлетворительным. (Н. Mitteis. Formen der Adelsherrshaft im Mittelalter – Die Rechtsidee in der Geschichte, Wien, 1957, S. 653 f.). В таком же духе объясняют это явление и многие другие современные западногерманские историки.
225
Bruno. Do bello Saxon, с. 91. SS., V, p. 365: Ut regia potestas nulli per hereditatem, sicut antea fuit consuetudo, cederet, sed filius regis, etiam si valde dignus esset, potius per electionem spontaneam quam per sussessionis lineam proveniret; si vero non esset dignus regius filius, vel si nollel cum populus, quern regem facere vellet haberet in potestatem populus.
226
MGH. Libelli de lite inter regnum et sacerdotum saec. XI et XII conscripi, t. I, p. 365 и сл.
227
Ibid.: Regalis ergo dignitas et potentia sicut omnes mundanes excellit potestates sic ad eam ministrandam non flagitiosissimus vel turpissimus est constituendus ita nichilominus ceteros sapientia, justitia superet el pietate.
228
Ibid.: Neque enim populus ideo eum super se exaltet, ut liberam in se exercendae tyrannidis facultatem concedat, sed ut a tyrannide ceterorurn et improbitaie defendat. См. там же, стр. 395.
229
Bruno, с. 125. SS., V, p. 381: Saepe ex bove malo malum vitulum vidi generatum; ideoque nec filii nec patris habeo desiderium.
230
Annales Hildeshamenses, SS., III, 110: Si non justum regni gubernator extitisset et aecclesiarum Dei defensor, ut ei sicut patri suo evenisset.
231
Ott. Fris. Gesta Frid. II, I. SS., XX, p. 391: nam id juris Romani imperii apex, videlicet non per sanguinis propaginem descendere, sed per principum electionem reges creare, sibi tamquam ex singulari vendicat prerogativa.
232
Sachsenspiegel, I: Landrecht hrsg. von K. A. Ekhardt – MGH. Fontes juris germanici antiqui. Nova series fasc. I, Hannover, 1933, III, 54, § 3: nicht gelamten, nicht meselsuchtigen.
233
Synodus Althensis, 916, cap. XXIII MGH, Legum setio IV. Constitutiones et acta publica imperatorum et regum, t. I, ed. L. Weiland, Hannover, 1893, p. 624: «О тех, кто нарушает присягу королю: Если какое-либо светское лицо нарушит присягу, принесенную своему господину – королю, пусть будет проклято как за совершенное святотатство, если только не искупит достойным образом своих грехов, сложив оружие, оставив мир и уйдя до конца дней своих в монастырь». Но, как можно судить по частым нарушениям присяги, религиозные устрашения и репрессии мало достигали цели. Эти факты опровергают мнение некоторых современных западногерманских историков об огромном значении сакральной стороны присяги, – см. F. Неег, Die Tragodie des heiligen Reiches, Stuttgart, 1952, S. 225 ff.