В отличие от своего предшественника, Рыбаков считал, что «семьдесят гривен собольих» являются не процентами («десятиной»), идущими в храмовую казну, а задатком от общей суммы в семьсот гривен, причем последняя для того времени сопоставима с доходом (податью) с семи небольших городков. Таким образом, в социальной иерархии киевской Руси конца XI века Боян по своему имущественному положению оказывался если не князем, то весьма состоятельным боярином. «Следует отметить, — писал Рыбаков, — что Бояня земля покупается неизвестно у кого: ее владелец (к моменту купли) не указан. Вероятно, сам Боян к этому времени уже умер, но его имя осталось за его (может быть, выморочной?) землей. Не этим ли объясняется то, что запись о купле сделана так всенародно у самого входа в Софийский собор?» И тут же добавлял: «Текст граффито сам по себе не дает нам права отождествлять Бояна-песнотворца с Бояном-землевладельцем, но хронологическое препятствие теперь устранено; последняя припевка Бонна относится к 1083 г., а Бояня земля могла быть куплена уже в 1086 г.»[7].
Как можно понять из этого краткого обзора, исследователи уникального граффито рассматривали лишь отдельные его компоненты, но не весь текст в целом, упустив из виду, что перед ними юридический документ, составлявшийся в строгом соответствии с формуляром, который, исходя из установлений Правды Руской, требовал указания не только объекта сделки и его покупателя, но, в первую очередь, продавца, без чего сделка не могла считаться действительной. Каждое слово такого акта имело строго определенное значение, не допускающее иных толкований, а порядок имен свидетелей («послухов») соответствовал их роли и полномочиям. Судя по всему, покупке «земли Бояна» придавалось совершенно исключительное значение, поскольку купчая, написанная на пергамене и скрепленная печатями присутствовавших лиц, была продублирована на фреске св. Онуфрия в главном соборном храме Киева. Между тем, без ответа остались главные вопросы: 1) кто продавал «землю Бояню», 2) кем были поименованные в тексте «послухи», 3) почему для покупки использованы два разных глагола — «крити» и «купити», 4) каковы были финансовые расчеты при заключении сделки и 5) что нам дает этот текст по выяснению личности Бояна? Попробуем в них разобраться.
Основную трудность вызывает определение продавца земли, имя которого должно находиться в синтагме «землю княгыни Бояню Всеволожаа», выступающей в первом случае с глаголом «крила», а во втором (без упоминания «Всеволожаа») — с глаголом «купила».
Следуя нормативам древнерусского языка, С.А. Высоцкий разделил ее на две части («землю Бояню» и «княгыни Всеволожаа»), каждая из которых грамматически согласована, хотя в тексте они переплетены между собою. Основанием для такого их расчленения является сочетание «княгыни Всеволожаа» (именит. падеж ед. числа), выступающее в качестве подлежащего. Сомнение в правильности такого членения вызывают два обстоятельства: нахождение лексемы «княгыни» внутри синтагмы «землю княгыни Бояню» и повторение той же синтагмы без имени «Всеволожаа» в конце купчей. Как я уже говорил, с точки зрения формуляра отсутствие имени продавца делает купчую недействительной, в то время как имя покупателя, обозначенное в начальных строках акта, в дальнейшем может уже не повторяться[8].
Другими словами, в синтагме «землю княгыни Бояню» было бы логично видеть указание на продавца («княгиня Боянова»), если форму «княгыни» рассматривать не как именительный падеж единственного числа, а как винительный при исходном (именит. падеж ед. числа) «княгыня». Сложность заключается в том, что, начиная с Изборника Святослава 1073 г., где на миниатюре находится древнейшее из пока известных написание «княгыни» (именит. падеж ед. числа)[9], и до XVI века родительный падеж единственного числа этого существительного представлен формой «княгыне» (или «княгыня») за одним, впрочем, примечательным исключением: в договоре Игоря с греками 945 г. по Лаврентьевскому и Радзивиловскому спискам летописи при перечислении послов указан «Искусеви, Ольги княгини»[10].
7
Там же, с. 417 и 414. Речь идет о словах Бояна «тяжко ти головы кроме плечю, зло ти телу кроме головы», которые Б.А. Рыбаков полагал обращенными к жене Олега Святославича после возвращения того на Русь в 1083 г. В первом выпуске «Словаря книжников и книжности Древней Руси» (Л., 1987) на с. 86 приведена только первая часть цитируемой фразы, что позволило Л.А. Дмитриеву представить утверждение Рыбакова о возможности отождествления Бояна «Слова…» и Бояна купчей в прямо противоположном смысле. Такая же операция была им проделана и в отношении автора настоящей статьи (там же, с. 87).
8
Примером могут служить двинские купчие середины XV в. Мелентия Ефимовича Чеваки на земли и угодья, купленные им у Онцифора Андроникова, Клементия Панкратова и др. (ГВНП, с. 218, №179; с. 221–222, №184).
10
ПСРЛ, т. 1. Лаврентьевская летопись. Вып. 1, Л., 1926, стб. 46. Примечательно, что в остальном тексте ПВЛ это слово склоняется нормативно.