Это заболевание представляется мне интересным в первую очередь потому, что его патогенез по большей части «прозрачен» и понятен.
Будучи еще совершенно здоровой, эта девушка была предрасположена к истерии по двум причинам:
1. Она вела однообразную жизнь в кругу семьи, и при недостатке умственного труда ей приходилось выплескивать переполнявшую ее психическую энергию, постоянно задавая работу воображению;
2. Из–за этого она привыкла грезить наяву (устраивать «мой театр»), что подготавливало почву для диссоциации личности. Тем не менее даже это не выходило еще за пределы нормы; мечты или размышления, в которые погружается человек, когда выполняет работу более или менее машинально, сами по себе не вызывают патологическое расщепление сознания, поскольку достаточно отвлечь человека от этих размышлений, например окликнуть его, чтобы восстановилось нормальное единство личности, к тому же это не сопровождается амнезией. Что же касается Анны О., то в ее случае почва, на которой указанным образом укоренились чувства страха и тревоги, была подготовлена за счет того, что ее привычные фантазии обернулись помрачением сознания с галлюцинациями. Примечательно, что уже в тот момент, когда болезнь проявилась впервые, обнаружились все ее основные черты, остававшиеся неизменными на протяжении почти двух лет: наличие второго состояния сознания, которое поначалу выражалось во временном помрачении сознания, а впоследствии приобрело форму double conscience; речевая заторможенность, обусловленная страхом, который удалось унять благодаря английскому детскому стишку; развившаяся впоследствии парафазия и утрата способности изъясняться на родном языке, вместо которого она стала говорить на безупречном английском; и наконец, случайно возникший паралич правой руки, вызванный сдавливанием нерва и переросший впоследствии в правосторонний парез с контрактурами и потерей чувствительности. Механизм возникновения последнего симптома действовал в полном соответствии с теорией травматической истерии Шарко: пациентка перенесла незначительную травму, пребывая в гипнотическом состоянии.
Впрочем, если во время экспериментов с пациентами, у которых Шарко вызывал истерический паралич, последний тут же приобретал характер стойкого симптома и вскоре проявлялся у всех лиц, перенесших тяжкую травму на почве испуга и страдавших по этой причине травматическим неврозом, то у нашей девушки нервная система успешно сопротивлялась болезни еще целых четыре месяца. Контрактура, равно как и другие примкнувшие к ней расстройства, проявлялась у нее лишь на фоне временного помрачения сознания, когда больная пребывала в condition seconde, между тем как в нормальном состоянии к ней возвращались все умственные и физические способности, поэтому ни она сама, ни ее близкие, чье внимание, правда, было сосредоточено исключительно на тяжело больном отце Анны, ничего не замечали.
Но после того как она впервые самопроизвольно погрузилась в состояние гипноза с галлюцинациями, сопровождавшееся помрачением сознания с полной амнезией, и сопутствующие истерические феномены стали возникать чаще, больше стало и обстоятельств, способных послужить поводом для развития новых симптомов такого рода, а участившееся их повторение повлекло за собой укоренение уже имевшихся симптомов. К тому же со временем любой неприятный, неожиданный аффект стал воздействовать на нее так же, как помрачение сознания (если вообще не вызывал временное помрачение сознания); из–за случайных совпадений возникли патологические ассоциации, и с тех пор аналогичные расстройства чувствительности и двигательные нарушения стали возникать всякий раз, когда обстоятельства складывались подобным образом, хотя поначалу носили временный, сиюминутный характер; еще до того как пациентка слегла в постель, у нее незаметно для всех набрался целый букет истерических феноменов. И только после того как больная обессилила до предела от истощения, бессонницы и неотвязной тревоги, почувствовала себя совершенно разбитой и уже пребывала в condition seconde дольше, чем в нормальном состоянии, истерические феномены стали возникать у нее и на фоне нормального состояния и превратились из приступообразных в стойкие симптомы.
Теперь нужно ответить на другой вопрос: насколько достоверными были сведения, полученные от пациентки, и можно ли утверждать, что означенные феномены возникли указанным ею образом и именно по той причине, что она назвала. Я нисколько не сомневаюсь в достоверности ее рассказа о наиболее важных и решающих событиях. Но что касается исчезновения симптомов после того, как она дала им «отповедь», то утверждать ничего не берусь; это явление вполне можно было бы объяснить внушением. Однако сам я убедился в том, что больная всегда говорила чистую правду; все сказанное ею было теснейшим образом связано с ее глубочайшими убеждениями; все, что могли подтвердить или опровергнуть другие люди, полностью соответствовало действительности. Даже столь талантливой девушке наверняка было бы не по плечу создать на основании своих измышлений такую стройную и логичную систему, какая прослеживается в изложенной здесь истории развития ее заболевания. Нельзя, конечно, с порога отметать предположение о том, что, следуя как раз этой логике, она могла уверить себя в том, что поводом для возникновения того или иного симптома послужило событие, которого в действительности не было. Но я считаю, что и это предположение не соответствует действительности. Именно незначительность многих таких происшествий, иррациональный характер многих таких взаимосвязей свидетельствуют об их подлинности. Сама больная не понимала, каким образом танцевальная музыка может вызывать у нее кашель. Если бы она это выдумала, такое поведение было бы абсурдным. Правда, я мог предположить, что из–за угрызений совести у нее всегда возникали спазмы гортани, а под влиянием двигательных импульсов, которые ощущала охочая до танцев девушка, спазмы гортани превращались в нервный кашель. Так что сведения, полученные от больной, я считаю вполне достоверными.
Насколько справедливо предположение о том, что у других пациентов истерия развивается и протекает аналогичным образом даже в том случае, когда у них не наблюдается condition seconde, разительно отличающееся от обычного состояния? Отвечая на поставленный вопрос, я хотел бы указать на то, что сама пациентка, равно как и врач, никогда не узнали бы вышеизложенную историю развития ее болезни, если бы не странная манера пациентки вспоминать обо всем под гипнозом и рассказывать о своих воспоминаниях врачу. Пребывая в бодрствующем состоянии, она всего этого не знала. Стало быть, на основании обследования бодрствующих пациентов невозможно судить о том, происходит ли нечто подобное и с ними, поскольку они при всем желании не могут ничего сообщить. А о том, что ее близкие почти ничего заметить не могли, я уже упоминал выше. Так что выяснить, что происходит с другими пациентами, можно лишь с помощью метода, подобного тому, который сложился благодаря самогипнозу Анны О. Поначалу справедливо было лишь предположение о том, что подобные процессы могут иметь место чаще, чем нам подсказывает наша неосведомленность по части патогенных механизмов.
Когда больная слегла и сознание ее колебалось между нормальным и «вторым» состоянием, а многочисленные истерические феномены, появившиеся порознь и носившие поначалу латентный характер, превратились в стойкие симптомы, к ним примкнула еще одна группа симптомов, по–видимому, иного происхождения, а именно паралич левосторонних конечностей с контрактурами и парез мышц шеи. Я обособляю их от остальных симптомов, поскольку они однажды исчезли и с тех пор ни разу не возникали вновь, даже в виде приступообразных или едва уловимых симптомов, – даже на заключительной стадии лечения, когда все остальные симптомы пробудились после долгого сна. Не проявлялись они и во время сеансов гипнотического анализа, а этиология их не сводилась к ка кому–нибудь эмоциональному переживанию или фантазии. По–этому я полагаю, что они обязаны своим существованием отнюдь не тому психическому процессу, благодаря которому возникли остальные симптомы, а скорее вторичному развитию того неизученного состояния, что являет собой соматическую основу истерических феноменов.