Я огляделся, но темноволосой белокожей рабыни, которая только что прислуживала за соседним столиком, уже не было.
Я постепенно пьянел и раздражался. По моим подсчетам белокурую дикарку уже давно должны были забрать.
Я посмотрел на прикрытую абой фигурку у стены. Под грязной тряпкой угадывались очертания великолепного тела. До чего все-таки хорошенькие попадаются рабыни.
Неожиданно я взревел от ярости, отшвырнул стоящий передо мной стол и подскочил к укрытой абой девушке. Резким движением я сорвал с нее изодранное покрывало.
— Господин! — испуганно завизжала лежащая под ним девушка. Это была не белокурая дикарка, а белокожая темноволосая рабыня в шелковой накидке.
Я ухватил ее за волосы и рывком поставил на колени.
— Где девушка, которая была здесь раньше? Где, я спрашиваю?
— Что здесь происходит? — раздался голос владельца таверны. Оказывается, он уже давно был здесь, просто помогал разливать пагу за стойкой. Музыканты прекратили играть, танцовщица растерянно остановилась.
— Где девушка, которая находилась под этой абой? — спросил я. — Где?
— Чья это была рабыня? — строго спросил хозяин. — Еще раз спрашиваю, чья была рабыня?
— Ее привел Кунгуни, — сказала одна из темнокожих невольниц. — Вас в это время не было.
— Я запретил пускать в таверну этого типа! — взорвался хозяин.
— Вас не было, а мы побоялись не пускать свободного человека, — испуганно пролепетала рабыня.
— А ты где был? — накинулся хозяин на повара.
— На кухне, естественно. Я и не знал, что Кунгуни кого-то сюда привел.
От злости я не находил себе места.
— Кто видел, как она ушла? С кем ее видели последний раз? — раздраженно спросил я. Мужчины переглянулись.
— Как ты оказалась под абой? — спросил я девушку.
— Какой-то мужчина подошел ко мне сзади и приказал лечь на пол. Я его не видела, ибо он запретил мне поворачиваться.
— Лжешь! — крикнул я.
— Сжалься надо мной, господин! — пролепетала невольница. — Я всего лишь рабыня.
Помощник повара, стоящий ко мне ближе остальных, не отрываясь смотрел на меня. Взгляд его показался мне странным. Потом он испуганно отшатнулся, что было еще непонятнее. Я ничем ему не угрожал.
— Серебряный тарск тому, кто поможет разыскать девчонку, — произнес я.
Темнокожие рабыни переглянулись.
— Это же обыкновенная рабочая рабыня, — с удивлением произнесла чернокожая танцовщица.
— Серебряный тарск, — отчетливо повторил я, — тому, кто поможет ее найти!
Она не могла далеко уйти. Надо ловить ее на улицах.
— Посмотрите на его глаза, — пробормотал помощник повара, делая еще один шаг назад.
Неожиданно танцовщица прижала ладони к лицу и завизжала:
— Это чума! Посмотрите на него! Это чума! Помощник повара бросился к выходу.
— Чума! Чума! — в ужасе кричали люди, сбивая друг друга с ног. В дверях образовалась свалка. Вскоре я остался один среди перевернутых столов и разбитой посуды. На полу чернели лужицы паги. В таверне наступила тишина. Только с улицы доносились крики:
— Вызвать стражу! Убить его!
Я подошел к зеркалу и медленно провел языком по губам. Губы были сухие. Белки глаз пожелтели. Я закатал рукав туники и увидел на предплечье черные волдыри. Некоторые уже прорвались, из них сочилась липкая жидкость.
9. Я РЕШАЮ СМЕНИТЬ ЖИЛЬЕ
— Господин! — заплакала Саси.
— Не бойся! — сказал я. — Я не болен. Но нам надо срочно отсюда уходить.
— Твое лицо! — воскликнула она. — На нем шрамы!
— Пройдет, — проворчал я и снял с нее наручники. — Я боюсь, что меня могли выследить. Нам надо перебираться в другое место.
Я выбрался из таверны через заднюю дверь. Оказавшись на улице, тут же забрался на крышу низенького строения, откуда перебрался на более высокую крышу. Так, по крышам, я и ушел от злополучной таверны. Потом я спрыгнул на землю, закутался в абу Кунгуни и быстро зашагал в сторону дома. Со всех сторон доносились удары в рельс и крики «Чума! Чума!».
— Ты не болен, господин? — спросила рабыня.
— Думаю, нет, — ответил я.
Я знал, что не был в чумных районах. Базийская чума, насколько мне известно, выжгла сама себя несколько лет назад. В течение многих месяцев не было отмечено ни единого случая заболевания. Самое же главное, я не чувствовал себя больным. После выпитой паги я немного опьянел и разогрелся, но жара не было, это точно. Сердцебиение, пульс, потоотделение — все в норме, я даже не задыхался. Не было ни тошноты, ни головокружения, ни нарушений зрения. Единственными тревожными симптомами был зуд в глазах и на коже. Мне хотелось разодрать себя ногтями.
— Ты кузнец или кожевник? — спросила вдруг рабыня.
— Сейчас не время выяснять детали, — отрезал я, затягивая шнуровку на морской сумке.
— Разве плохо, что девушка хочет знать касту своего хозяина? — спросила она.
— Нам пора, — строго сказал я.
— А может, ты купец? — хитро прищурилась рабыня.
— А может, я тебя выпорю? — вопросом на вопрос ответил я.
— Не надо, господин.
— Тогда пошевеливайся!
— Сейчас у тебя все равно нет времени меня пороть, правда?
— К сожалению, нет.
— Может, ты из касты земледельцев?
— Я обязательно выпорю тебя позже, — пообещал я.
— В этом нет необходимости, — отвечала рабыня. — Я буду молчать.
— Удивительная прозорливость, — заметил я. — Хватит болтать — и послушай, что произошло. Они решили, будто у меня чума. Если нас поймают, тебя истребят первую.
— Давай поторопимся! — нервно произнесла рабыня. Мы вышли из дома.
— У тебя сильные руки, — сказала она. — Это от работы с глиной?
— Нет, — процедил я.
— А я думала, от глины.
— Прикуси язык, — рявкнул я.
— Хорошо, господин.
10.Я РАССПРАШИВАЮ КИПОФУ, УБАРА НИЩИХ ИЗ ШЕНДИ
Слепой поднял на меня невидящие белые глаза. Потом вытянул в мою сторону черную, похожую на лапу птицы руку. Я положил на его ладонь долю тарска.
— Ты Кипофу? — спросил я.
Нищий молчал. Я положил еще одну монетку, и нищий спрятал их в карман. Он сидел, скрестив ноги, на плоском прямоугольном камне высотой около фута у западного края площади Утикуфу, или площади Славы. Камень был его этемом, местом для сидения. Передо мной был убар нищих Шенди.
— Я — Кипофу, — произнес он.
— Говорят, что, несмотря на свою слепоту, ты видишь все, что происходит в Шенди, — сказал я.
Он улыбнулся и потер нос большим пальцем.
— Я бы хотел получить кое-какую информацию.
— Я всего лишь старый слепой человек, — произнес он и развел руками.
— Ты знаешь все, что происходит в Шенди, — повторил я.
— Информация может дорого стоить.
— Я заплачу.
— Я всего лишь бедный, старый слепой, — затянул Кипофу.
— Я заплачу много.
— Что ты хочешь узнать? — спросил он наконец.
Он сидел передо мной на своем этеме, закутанный в старые рваные тряпки. К голой коленке старика прилипла кожура лармы. Он был стар, грязен и неопрятен. Между тем этот человек был убаром нищих Шенди. Они сами выбрали его, чтобы он вершил над ними правосудие. Я слышал, что нищие специально выбрали слепого, чтобы он не мог видеть их безобразия. Перед ним они все были равны: убогие и калеки, изуродованные и страшные, все воспринимались убаром как подчиненные одного королевства. Слышал я и другое: Кипофу был образованным, интеллигентным человеком, умеющим проявить настоящую мудрость. Это был решительный, волевой и, когда того требовали обстоятельства, беспощадный человек. Ему первому удалось навести порядок среди нищих Шенди и распределить их по территориям. Никто не имел права просить в Шенди милостыню без разрешения Кипофу, никто не рисковал залезть на чужой участок. Самое главное — каждый нищий еженедельно платил Кипофу налог.