— Да, господин, — откликнулась белокурая дикарка и поползла ко мне. Гладкое тело рабыни в лунном свете тоже отливало серебром. Я слышал, как позвякивают ракушки У нее на шее.
— Устраивайся, — позволил я.
— Хорошо, господин. — Она послушно улеглась мне на плечо.
Мы держали девчонок связанными по рукам и ногам лишь первые два дня путешествия по Нгао, пока не удалились от берегов настолько, что уже не было опасности встретить какое-нибудь каноэ. На третий день мы оставили только караванные узлы, на пятый день распутали им лодыжки, а на шестой развязали полностью.
— Поцелуй меня, — велел я.
Она повиновалась; затем снова опустила мне голову на плечо.
— Ты боишься, — сказал я. В Шенди она была гораздо раскованней. — Помнишь красавицу, которая глядела на тебя из зеркала — там, в Шенди?
— Она была рабыней… — прошептала девушка.
— Разумеется.
— Я боюсь ее.
— Она живет в тебе, — сказал я. — Ты просто на миг увидела свое истинное лицо. Прекрасная рабыня в тебе молила тебя дать ей волю.
— Я не осмелилась… Она была слишком красивой, слишком страстной.
— Ты не осмелилась стать тем, что ты есть?
— Да, — прошептала она. — Если это была я, то я боюсь себя.
— Почему?
— Та, в зеркале, была такой чувственной, такой беззащитной, такой податливой…
— В глубине души ты отчаянно хочешь быть ею.
— Нет, — вздрогнула девушка, — нет.
Я не ответил.
— Две разные женщины спорят во мне, — призналась она.
— Так разреши их спор! Выпусти на волю свое подлинное «я»! Стань настоящей, а не мнимой рабыней!
— Нет, нет, — торопливо сказала она, прижимаясь щекой к моему плечу. Я почувствовал ее слезы.
— Пока ты не сделаешь этого, ты никогда не будешь счастлива.
— Нет.
— Ты должна освободить ее, — сказал я, — ту красавицу, мечтающую о рабском ошейнике.
— Я не смею дать ей волю.
— Неужели правда так ужасна? — поинтересовался я.
— Женщина должна хранить достоинство!
— Самообман, лицемерие, ложь — это ты называешь достоинством?
— Я боюсь дать волю той рабыне…
— Почему же? — настаивал я.
— Я боюсь, — еле слышно пролепетала дикарка, — что она — это я.
— Так оно и есть. Она — это ты.
— Нет, нет…
— Да, — твердо сказал я.
— Но я не женщина Гора!
— Земные женщины, стоит надеть на них ошейник и приучить к плетке, становятся великолепными рабынями.
— Ой! — вздрогнула она под моей рукой.
— Ты вся напряжена и суха внутри.
— Прости меня, господин, — горько произнесла она.
— Ты теперь не на Земле. Здесь никто не станет упрекать тебя за красоту и страстность. Здесь тебе незачем чувствовать себя виноватой в том, что ты — настоящая женщина.
— Я не горианская шлюха!
— Ты думаешь, что мое терпение беспредельно? — спросил я.
— Если господин желает взять свою рабыню, пусть он пoскорей сделает это и позволит мне ползти на место.
Я сжал ее лицо в ладонях.
— Мне больно, господин! — взмолилась девчонка.
— Ты думаешь, что мое терпение беспредельно? — повторил я.
— Я готова исполнить все, что велит господин.
Я видел, что она по-настоящему боится, и еще сильней стиснул ее лицо.
— Ты думаешь, что мое терпение беспредельно?!
— Я не знаю, господин, — пролепетала она.
— Всякое терпение рано или поздно кончается.
— Да, господин.
— В один прекрасный день кончится и мое. Берегись этого дня!
— Да, господин. Я разжал руки.
— Господин хочет меня сейчас? — пролепетала дикарка белыми от страха губами.
— Нет, — ответил я. — Убирайся.
— Хорошо, господин. — Она поползла на место.
Я повернулся на спину, положил руки под голову и уставился в ночное небо, на звезды и луны Гора.
Я слышал, как девчонка в отчаянии царапает дно каноэ — несчастная рабыня, которую отверг ее господин.
26. МЫ ВХОДИМ В ВОДЫ РЕКИ УА И СЛЫШИМ БАРАБАННЫЙ БОЙ
Белокурая рабыня погрузила весло в воду.
— Есть ли конец у этого озера? — вздохнула она.
— Есть.
Мы плыли по Нгао уже двадцатый день, питаясь рыбой и утоляя жажду озерной водой. На воде появились коричневатые пятна; запахло цветами. Я знал, что вот-вот покажется устье реки Уа.
— Вы везете рабынь в опасные места? — спросила моя белокурая дикарка.
— Да.
Она вздрогнула, но не сбилась с ритма и продолжала грести. За последние несколько дней она то и дело обращалась ко мне, но я ограничивался краткими обрывистыми репликами либо не отвечал вовсе, а один раз даже заткнул ей рот ее же волосами и завязал лоскутом кожи.
Блондинка усердно работала веслом, несчастная оттого, что впала в немилость у своего господина.
— Уверен, что мы вот-вот подойдем к Уа! — крикнул Айари с носа каноэ.
— Посмотри на воду, — сказал Кису — Чувствуешь запах цветов и леса? По-моему, мы уже вошли в устье.
Я изумился. Неужели устье реки может быть таким широким?
Кису указал в небо:
— Смотрите, миндар!
Мы задрали головы и увидели короткокрылую птицу с острым хищным клювом и ярким желто-алым оперением.
— Это лесная птица, — объяснил Кису.
Миндару свойственны краткие, стремительные перелеты; шумно хлопая крыльями, он носится между ветвями, охотясь на личинок и гусениц. Пестрые перья делают его неразличимым среди цветов.
— Ничего себе, — сказал Айари, указывая влево. На песчаной отмели нежился под солнышком тарларион. Заметив нас, он скользнул вниз и скрылся под водой.
— Все, — сказал Кису. — Мы уже в реке.
— По-моему, это просто коса вдается в озеро, — предположил Айари.
— Нет, — снисходительно рассмеялся Кису. — Это не коса, а речной остров. Их тут полным-полно.
— Куда повернем? — спросил я.
— Направо, — уверенно сказал Кису.
— Но почему? — спросил я.
Для меня, как для англичанина, привычнее поворачивать налево. Подобным образом встречный оказывается со стороны руки, держащей меч. Всегда лучше, чтобы люди попадались тебе с этой стороны. Так надежней. К большому моему удовольствию, на Горе, как в Англии, принято левостороннее движение. Гориане — благоразумный народ. Подобно землянам, они большей частью правши. И немудрено — почти все жители Гора произошли от людей. В горианском, как и во многих земных языках, незнакомец и враг обозначаются одним и тем же словом…
— В любую деревню на берегу Нгао принято входить справа, — сказал Кису
— Почему так?
— Потому что человек при этом открыт для удара клинка, — пояснил он.
— Но разве это разумно?
— А как еще показать, что ты пришел с миром?
— Любопытно… — протянул я.
Лично я предпочел бы заходить слева. Что, если тебя встречают вовсе не с миром? Я воин и хорошо знаю, что одна восьмая ина — ровно столько времени требуется, чтобы повернуться к противнику другим боком, — может стоить жизни.
— Если в этих краях живут люди и если их обычаи схожи с обычаями Нгао и Укунгу, мы должны показать им, что пришли с добрыми намерениями. Это убавит нам забот.
— Звучит здраво.
Мы повернули каноэ направо, и через половину ана остров уже был по левую руку от нас. В длину он достигал нескольких пасангов.
— А я думаю, в этих местах никто не живет, — сказал Айари. — Мы зашли слишком далеко на восток.
— Может, ты и прав, — пожал плечами Кису. И в этот миг до нас донесся, барабанный бой.
— Ты понимаешь язык барабанов? — спросил я у Айари. Он покачал головой.
— А ты, Кису?
— Нет. Но и так ясно, что они извещают о нашем появлении.
27. ДЕРЕВНЯ РЫБАКОВ. РАБЫНЯ МОЛИТ О ПРИКОСНОВЕНИИ. АЙАРИ ДОБЫВАЕТ СВЕДЕНИЯ
Люди метались по пристани и кричали что-то невразумительное. От берега далеко в воду уходил двойной ряд обструганных бревен с множеством перекладин, скрепленных лианами. С перекладин на веревках свисали длинные плетеные корзины конической формы, служившие рыбацкими сетями.