— Ничего особенного, — пожал он плечами, — обычный бред. Что-то про цветы с глазами и про рыжего мужика, которого надо посадить в тюрьму за то, что он травил клопов. А, точно, ещё что-то про ангела-хранителя. Но это я имел наглость отнести на свой счёт.
Он внимательно смотрел на неё. Влада успокоилась и опустилась обратно на подушку. Судя по виду Елизара, он не спал всю ночь: красивое лицо приобрело ещё более нереальный вид из-за синяков под глазами. По-крайней мере, он ничего не понял и не догадывается об убийстве.
— Ещё рано, ты спи. А мне пора на работу.
Она довольно быстро заснула, на этот раз спокойно. Снилась ей какая-то легкомысленная ерунда, никак не связанная с последними событиями, и ей не хотелось просыпаться. В мире сна было свободно и спокойно, но когда сознание начинало чуть-чуть проясняться, тут же появлялось смутное осознание чего-то мерзкого и неизбежного, существующего в реальности. В это не хотелось возвращаться, от этого хотелось убежать, и она засыпала снова. Когда Всевлада устала от сна и окончательно проснулась, было уже далеко за полдень. В окно светило солнце. Очень хотелось остаться на этом островке свободы и иллюзии, насладиться ещё немного покоем и защищённостью. Но она знала, что не имеет права. Чуть не за волосы она подняла себя с дивана. Нужно было уходить. Елизар страшен сразу по двум причинам: первая — его излишняя осведомлённость, вторая — его доброта, которой она совсем не заслуживает. Было честнее исчезнуть сразу, чем обманывать его дальше и причинить в итоге большую боль. Она не додумала ту страшную мысль, но чувствовала, что должна остаться одна. Да и так ли это плохо? Она достаточно сильная, чтобы справиться с тем, что на неё свалилось. По её ли вине — другой вопрос, об этом ещё надо будет подумать... Но Елизара в это втягивать нельзя. Она должна уйти, пока не стало слишком поздно.
Влада долго сидела, обхватив руками колени и глядя перед собой невидящим взглядом. Потом повернула голову и заметила на тумбочке записку: "Драгоценная Влада! Я ушёл. Очень надеюсь, что когда вернусь, ты ещё будешь здесь. В любом случае, выспись, как следует. И обязательно поешь чего-нибудь. Елизар". Уж слишком заботливый. Поешь чего-нибудь... Она сообразила, что за вчерашний день почти ничего не ела. Просто забыла. Её тут же затошнило от голода. Чашка кофе утром, сарделька днём и чашка чаю ночью — маловато, учитывая всё, что пришлось пережить за минувшие сутки. Она с трудом поднялась, всё ещё чувствуя сильную боль во всех мышцах и слабость, и прошествовала на кухню. Поев чёрного хлеба с сыром и выпив кофе, который согрел больное горло, но не мог заставить исчезнуть "спицу", Влада вернулась в комнату и задумалась, глядя на записку. В конце концов, она взяла ручку, и под лёгкими и ровными круглыми буквами Елизара с красивыми закорючками появились её глубоко продавленные угловатые буквы без всяких украшений, сложившиеся в немного ползущие вниз строки: "Милый Елизар! Спасибо тебе огромное за всё. Ты меня вчера спас. И ты ангел. Я ушла и прихватила денег на метро. Если когда-нибудь встретимся, я тебе их верну. Влада". Посидев ещё немного в прострации, Строгова со вздохом стащила с себя мягкий бежевый костюм и облачилась в свою одежду, которая уже почти совсем высохла. Прихватив с полки в прихожей денег ровно на один жетон, как и обещала, Влада захлопнула за собой дверь, подёргала её для верности и стала спускаться по лестнице, возвращаясь мыслями к злополучным перчаткам. Ну, куда они делись?! Конечно, если она уронила их на улице, то вчерашним снегодождём их смыло к чёртовой матери. Или хотелось верить, что они всё же валялись здесь, но вчера утром их прихватила уборщица. А вдруг они всё-таки на месте преступления?! И когда обнаружат этот грёбаный труп?!! Она уже не может больше ждать. Не то чтобы ей очень хотелось в тюрьму, но ожидание вот стократ хуже.
Солнце пекло, кругом была настоящая весна, и ничто не напоминало о ночном мокром снеге и ветре. Влада расстегнула плащ, пробираясь по родным Питерским переулочкам и стараясь держаться на солнце. Она представила себе погоню. Тут у неё явное преимущество: пускай попробуют отыскать её в лабиринте подворотен! Переходя дорогу, Строгова взглянула налево, в сторону Литейного моста. У неё возникла бредовая мысль. Что если припереться в дом Рожнова и поднять там шум, что вот, мол, на работу не ходит и дверь не открывает, а рукописи чужие заныкал и не отдаёт. Тут консьержка запричитает, а вдруг что-нибудь случилось, всё-таки здоровье уже не то. Позовут кого-нибудь взламывать дверь. А там труп. Начнётся суматоха, а Строгова под шумок проскользнёт в квартиру, найдёт и заберёт перчатки — если они, конечно, там... Интересно, если она сама придёт туда и будет участвовать во вскрытии квартиры — это отведёт от неё подозрения или же произведёт обратный эффект? Влада подумала, что её скудных актёрских способностей всё равно не хватит, чтобы осуществить такой план. Наверняка где-нибудь выйдет неубедительно и её как раз заподозрят. Наверное, чем меньше она крутится вокруг этого убийства, тем разумнее поступает. Чёрт, а что делать в случае разговора с ментами? Изображать фальшивое огорчение или наоборот, беззаботно болтать, в духе "допрыгался, старый козёл"? Что у неё хуже получится? И может ли невиновный человек заметно нервничать при разговоре об убийстве? Наверняка может. Особенно если знает, что его есть причины подозревать.
Влада купила жетон и стала спускаться в метро. Странно мрачный свет под белыми сводами, медленное движение и гул эскалатора провоцировали тягостные раздумья. У неё что-то настойчиво крутилось в голове, какое-то ощущение, которое вчера вдруг на мгновение стало таким ясным, что почти превратилось в мысль, но она испугалась и рассыпала его, решив додумать в более подходящий момент. Что же это такое было? Она пыталась вспомнить, но никак не получалось. Она зашла в вагон, и на неё со всех сторон уставились глаза людей — неодобрительные, насмешливые, укоризненные, равнодушные, любопытные, настороженные, печальные, пристальные и скользящие мимо. Она поспешно отвернулась и уставилась в стекло. В стекле отражался весь вагон — люди больше не смотрели в её сторону, они читали, дремали, думали, разговаривали между собой... Ей вдруг вспомнился сон, приснившийся много лет назад. Дурацкий сон на пустом месте, какие часто бывают. Во сне она почему-то убила какую-то непонятную старуху, расчленила её труп, почему-то бескровный, как сушёная мумия, завернула остатки в простыню и обвязала верёвочками. Она закинула получившуюся трубу на плечо и поскорее потащила вниз по лестнице, но не успела: навстречу ей поднималась тётушка Анфиса.
— А ты что это делаешь? — спросила тётушка.
— Да вот, старые лыжи на помойку несу...
Ей вспомнилось ощущение отчаяния, охватившего её в этом сне, отчуждённости и обречённости на вечный обман. Добрые доверчивые люди, которым в голову не придёт, что их любимая Владочка только что укокошила человека и теперь нагло врёт. Что это было? Предупреждение, которого она не заметила? Она поняла, что именно так себя теперь и чувствует. Страшная мысль была додумана и приняла следующую форму.