— И как эти едкие эпиграммы допустили в печать? — улыбнулся Проныра.
— А их и не допускали. Был верстальщик, который пару раз якобы случайно не замечал, как я в последний момент подсовываю вместо утверждённого текста совершенно другой. Он, правда, уже нашёл работу получше. А это так, баловство, называется басня. Некая пародия на совковость Рожнова, коий потом орал, что недопустимо печатать в журнале стишки с грубой лексикой. Но выкупил весь тираж, я думаю, не поэтому.
— Что ж, судя по отзывам остальных сотрудников, персонаж в басне действительно весьма узнаваем. И вот это нетленное:
"В который раз одна
Случилась из напастей:
Один кусок говна
Захапал кусок власти"
— тоже, я полагаю, ваше?
— Полагаю, да, — улыбнулась Всевлада.
— Знаете, а многие сотрудники выражали вам даже благодарность. Вы, вроде как, имели обыкновение заступаться за них, причём весьма остроумно. Я даже записал несколько ваших изречений на память. И меня, знаете ли, глубоко поразили привычки потерпевшего. Пренеприятный был тип. Например, меня даже несколько шокировало... Где же это... — Проныра порылся в блокноте в поисках цитат, — А, вот оно. Значит, главный редактор сидит-сидит, и вдруг, ни с того ни с сего и в присутствии юных барышень вроде вас, начинает рассуждать о женской сексуальности, чёрт знает с чего. И позволяет себе такое высказывание, прошу прощения, что «все женщины — бесчувственные лживые твари, которые только и умеют, что имитировать оргазм», простите ещё раз, «и для человеческого разума они непостижимы». Очень мне понравился дальнейший диалог, где-то тут… А, во: «Строгова, глядя в упор на Рожнова ясными глазами, раздельно и с невинной улыбкой:
— Правда, непостижимо: льстить в ущерб себе какому-нибудь злобному питекантропу-импотенту, на которого смотреть-то без слёз нельзя, а он ещё потом будет мордой крутить. Видать, везло вам, Поликарп Омарыч, в наше время такие юродивые уже реже встречаются.
Рожнов, задохнувшись от возмущения:
— По какому праву вы меня оскорбляете?!
Строгова, с искренним удивлением:
— Ну что вы, я, как и вы, никого тут не оскорбляю, а всего лишь отвлечённо теоретизирую!
Рожнов, вне себя:
— Вы сказали, будто я — питекантроп!
— Я этого не говорила. Это вы услышали, что вы — питекантроп. Впрочем, вам, конечно, виднее… А вы вот, наоборот, почти всем тут сказали, что они лживые твари, а этого никто не услышал», — зачитал Проныра с выражением. — Мне несколько человек тот разговор пересказало, все очень радовались. И ещё он что-то неудобоваримо бредовое нёс про то, что якобы женские гормоны блокируют работу нейронов мозга… Но я так и не понял, к чему это он вообще?!
— И не пытайтесь. Усопший был мудрён, простите за эвфемизм.
Совсем уже было покрасневший и потупившийся, Григорий Младенович радостно рассмеялся.
— Ну, вот вы опять, Всевлада Викторовна! Однако же мы с вами отвлеклись. А вы, похоже, засыпаете на ходу...
— Да я тут простыла немного. Похоже, побочный эффект какого-то из лекарств.
— Тогда тем более давайте поскорее заканчивать! Расскажите мне, что вы делали в тот день после увольнения?
— Ну, сперва я гуляла по городу. Приходила в себя, знаете ли. Несколько часов слонялась, сама толком не вспомню, где...
— Любите наш город?
— О, не то слово. Я настоящая наркоманка, жить без него не могу, — призналась Влада, стараясь повторить ту милую улыбку, что репетировала дома. — Я даже, знаете, люблю сесть, не глядя, на первый попавшийся транспорт и посмотреть, куда я на нём приеду.
— Рискованное развлечение для девушки, — удивился Проныра, — А что вы делали ближе к вечеру? Вы с кем-нибудь общались в тот день?
— М-м-м... Дайте вспомнить... сначала я поехала на Дыбенко. У меня тётушка там живёт, на улице Подвойского, так вот она уехала в санаторий и мне приходится ездить туда поливать её фиалки. Ну а ближе уже к полуночи я поехала на Чернышевскую к друзьям и напилась, если честно, в бревно. Ночевать мы все остались там, а к 9-ти приятелю надо было идти на работу, ну а я поехала отвозить на дачу кое-какой хлам, что собрала у тётушки. Когда вернулась, я зашла в редакцию, но мне дали только зарплату, а собственные рукописи добыть не вышло, так как Рожнов впервые в жизни не явился на работу... Погодите... Так он что же, уже тогда был убит?! — очень натурально воскликнула Всевлада.
— Точное время смерти определить нельзя — слишком много времени прошло, но судя по всему — да, он был убит накануне вечером или ночью.
— Кошмар. А я ещё пошутила с секретарём... Ну, насчёт того, что он всё время повторял, что единственная уважительная причина пропустить работу — это смерть, а тут сам вдруг не пришёл... Аж жутко делается, — она не слишком убедительно поёжилась, но Проныра этого не видел, он аккуратно записывал её слова.
— Да, секретарь уже рассказала мне об этом, — пояснил он, — Полагаю, ваши друзья смогут подтвердить, что вы провели вечер и ночь с ними?
— Ну, я надеюсь, что да, — улыбнулась Влада, — хотя кое-кто из них утром помнил вечер плоховато, думаю, большинство всё-таки могут.
— Оставьте на всякий случай их координаты. Если понадобится, мы с ними свяжемся.
— А может, лучше уж сразу? Пока они всё окончательно не перепутали за давностью, — поспешно предложила Влада прежде, чем сообразила, что это может быть подозрительно.
— Может быть, и сразу, — улыбнулся следователь, — Скажите, как, по-вашему: у кого-нибудь в редакции отношения с Рожновым были хуже, чем у вас?
Вопрос был задан крайне странно. Влада не могла понять, на чём этот Проныра её в данном случае ловит.
— Ну, вы уже, наверное, заметили, что человек он был крайне неприятный, хотя о покойниках плохо нельзя... Сомнительно, что его кто-нибудь сильно любил. Но чтобы убить... Даже не знаю. Вряд ли кто-то из редакции способен на такое! — последнее было чистой правдой, поэтому прозвучало очень убедительно. Вот оно что, больше правды. — Я думаю, его все примерно одинаково не любили, но отвечали редко, это только я, наверное...
— Кое-кто даже говорит, что вы нередко произносили вещи в духе "чтоб он сдох", или "вот бы изничтожить эту гниду", или "когда-нибудь я не выдержу, и укокошу это ничтожество", — процитировал Проныра, смущённо улыбаясь. Вот интересно, что за шельмец ему раззвонил об этом.