Она применила чудовищное волевое усилие и поднялась на ноги. Хорошо хоть, не заснула. Швырнув в угол ненавистную кофту, она натянула чёрный бадлон, тот, в котором над ней всегда стебались друзья, так как он странным образом придавал ей какой-то надменный и чопорный аристократический вид. Однако это была самая приличная, то есть не растянутая и не выцветшая вещь, подходящая для нынешней погоды, к тому же защищавшая от ветра больное горло. Она ненадолго задержалась перед зеркалом. В сумерках лицо казалось ещё бледнее, заметнее стали синяки под глазами. Впрочем, она всегда считала это красивым. Глаза в полумраке утратили малейший карий оттенок и напоминали две чёрные дыры. Она вздохнула и спустилась вниз, с удивлением осознавая, что за эти три дня жутко истосковалась по Елизару, которого собиралась никогда больше не видеть, и была несказанно счастлива, что он опять появился. Как будто вернулся пропадавший где-то пару лет друг детства... Что за ерунда, она ведь едва знакома с этим парнем! И разве ей до этого сейчас?!
***
Они сидели в тёмном углу бара, куда Всевлада забралась подальше от людей. За время прогулки и нахождения здесь у них с Елизаром обнаружилось очень много общих тараканов, начиная от музыкальных и литературных вкусов и заканчивая смыслом жизни и прочими философскими воззрениями. Она нашла в Елизаре неожиданного и пылкого единомышленника даже и в таких своих идеях, в которых не чаяла никогда встретить в ком-либо согласия, натыкаясь всегда лишь на недоверие и испуг. И это всё притом, что она старалась устроить так, чтобы Елизар высказал свои суждения первым, что он и делал, поначалу осторожно. Но постепенно они оба разошлись и от изумления и восторга уже не доканчивали фразы, подхватывая мысли друг друга с полуслова.
Кроме того, Елизар, похоже, был почти начисто лишён «мудацких» черт характера, которые Влада неминуемо замечала в знакомых мужчинах в той или иной мере. Если в Даньке их было процентов сорок, в Сашке где-то шестьдесят, в Вяшках они поделены на двоих, как и весь мозг, с Пронырой ничего непонятно, потому что он хитрый, как жопа, а Рожнов был мудаком весь насквозь и ещё распространял своё мудачество вокруг себя, то Елизар оказался сущим ангелом, и в нём этого процентов двадцать, а то и меньше...
Они могли бы разговаривать и удивляться бесконечно, но чем отчётливее Влада осознавала, что встретила, похоже, ТОГО САМОГО человека, тем в большее отчаяние приходила в глубине души. Поэтому в какой-то момент она замолчала, что не было удивительным, так как в баре гремела музыка, которую всё время приходилось перекрикивать, и у них обоих уже был сорван голос. Перед Владой стоял седьмой коктейль, и её просто нещадно клонило в сон, так как тётушкины таблетки нашли общий язык с выпитым. Зал с мигающими лампочками немного плыл перед глазами, а музыка периодически противно замедлялась и застревала на одном месте. Тут-то Влада решила, что выхода нет, и, глубоко вздохнув, подвинулась к Елизару и в полголоса сказала ему на ухо:
— Пока не поздно, я должна тебе кое в чём признаться, — тут ей на мгновение стало особенно трудно держать голову прямо, и она уронила её ему на плечо.
— Что такое? Неужели уже "вусмерть"?
— Не-а. Не буду больше пить. Я передумала "вусмерть".
— Правильно. А то если тебе вдруг снова придёт в голову что-нибудь эдакое мне предложить, мне не хотелось бы иметь дело с трупом, — иронично сказал Елизар и тут же осёкся.
Она резко подняла голову и с ужасом уставилась на него.
— Прости, — испуганно сказал парень, поняв её реакцию неправильно, — мне, видимо, тоже уже хватит, раз я не соображаю, что плету...
— Чего? — тормозящий мозг Строговой не сразу осознал сказанное им, уцепившись лишь за слово "труп", — А, это ничего... Ты не произноси при мне, пожалуйста, слово "труп". Я пугаюсь.
— Да ну, — он удивлённо приподнял брови, — ты не производишь впечатления пугливой барышни.
— Просто речь о конкретном трупе.
— Э... Я имел в виду, скорее, абстрактный труп. То есть, не труп... То есть, я выразился фигурально. Фигуральный труп.
Влада решила закрыть тему абстрактного и фигурального и перейти к делу, как сумеет, напрямую.
— Знаешь, я же трезвая, почти как стёклышко. Меня вырубает потому, что я днём приняла тётушкины успокоительные таблетки, а после них же пить нельзя, но я забыла.
— Чёрт, а это не опасно? — всполошился Елизар. Как же он легко сбивает её с мысли.
— Цыц! — Влада нетерпеливо приложила палец к губам, от излишней порывистости стукнув себя по подбородку. — Слушай внимательно меня.
Он забавно закатил глаза и сделал вид, что застегнул рот на молнию.
— Значит, дальше, — Влада огляделась вокруг и даже заглянула под стол: ей казалось, что стоит ей сказать самое главное, как откуда-нибудь тотчас выскочат менты. Елизар послушно молчал и лишь озадаченно наблюдал за ней. Она вздохнула и продолжила, как будто её не перебивали. — А успокоительное я приняла потому, что меня вызвали в ментуру. А вызвали меня туда потому, что замочили одного гнусного старикашку. И мне нельзя было нервничать, потому что меня есть основания подозревать в убийстве. А нервничала я потому, что действительно его угрохала.
Всевлада задержала дыхание. Елизар продолжал спокойно и внимательно смотреть на неё своими невинными холодноватыми ангельскими глазами.
— Ты не понял? Я действительно убила. У-би-ла. Ты что, не веришь мне?! — Влада была почти в панике от его спокойствия. А чего она ожидала? Что он начнёт рыдать и убежит от неё, в отчаянии ломая руки?!
— Что ж, нечто подобное я и предполагал, — задумчиво сказал Елизар, отпивая коктейля, который отобрал у Влады. Заметив её ошарашенный взгляд, он поспешно пояснил, — Я сразу почувствовал, что у тебя что-то тёмное на душе, мучает тебя. Сейчас я кое-что начинаю понимать из того, что ты говорила во сне...
Влада ощутила неожиданную досаду. Она так измучилась из-за этого грёбаного убийства, а признание получилось каким-то корявым и комичным, и он, похоже, даже не считает, что это так уж ужасно. Более того, он даже не удивлён! Будто ему каждый день кто-то признаётся в убийствах. Она гневно зарычала и уронила голову на стол. Сопротивляться сну уже было практически невозможно.