— Ну, конечно.
Они так и стояли, пристально глядя друг другу в глаза и мерзко улыбаясь.
— Всё-таки печально, что никто не видел, когда вы ушли отсюда. Ведь вы вполне могли съездить убить Рожнова, за четыре-то часа.
— Ага. А потом пришёл рыжий человек и просидел в гостях у Рожнова до трёх ночи, не заметив, что тот мёртв.
— Вот это меня и смущает...
— А кстати знаете, что. Кажется, в тот вечер около 10 мне звонил мой друг Даниил, дабы позвать меня в гости, я же тогда была ещё у тётушки, и ехать до него мне было полтора часа, о чём я ему и сказала. Можете это проверить.
— Само собой. Знаете, Влада... Вы мне очень нравитесь, — неожиданно утратив всю застенчивость, объявил Проныра с самой дьявольской ухмылкой.
— И поэтому вы меня подозреваете?
— Ещё с тех пор, как ваши коллеги рассказали мне о вас, я на сто процентов уверен в том, что убийца — именно вы.
— Уверены — докажите, — раздельно прошептала Всевлада и тихо, зло рассмеялась. Потом добавила деловым тоном, — Ещё вопросы у вас есть?
— Пожалуй, нет.
— А не хотите зайти? Я вас, может, чайком угощу, — слова "может чайком" она нарочно произнесла так быстро, что они прозвучали как нечто среднее между "мышьячком" и "мозжечком".
— Э... Да нет, спасибо... Ещё много работы, знаете ли...
— Удачи вам. В поисках УБИЙЦЫ.
— Всего вам доброго.
Дверь захлопнулась со слишком громким стуком, и Влада изнутри прижалась к ней спиной. И принесла же нелёгкая этого Проныру именно сейчас, когда она занята опасениями за свой рассудок и ей наплевать на все трупы в мире и всех проныр со всеми их подозрениями. Наговорила чёрт знает чего...
***
— Ты ни в чём не виновата, — безапелляционно объявил Елизар, внимательно выслушав все подробности истории об убийстве.
— Может, будешь моим адвокатом? Чем докажешь? — резко спросила Влада. Ему легко говорить, конечно.
— Ну, во-первых, это была самооборона, хоть и слегка чрезмерная, во-вторых, ты ничего не помнишь, значит, была не в себе. Правда, после твоего маскарада вряд ли кто теперь поверит, что дело было именно так. Это надо ж было ещё придумать такое...
— А что, по-твоему, надо было делать?
— Ну, сразу звонить в милицию и рыдать, я думаю.
Они сидели на крыше, прислонившись к обшарпанной стене соседнего дома, который был выше, и говорили в полголоса, чтоб ненароком не услышал кто-нибудь с верхних этажей. С крыши открывался великолепный вид на нагромождение других крыш. Ржавое пыльное железо нагрелось от солнца, волосы шевелил свежий лёгкий ветерок, пахнущий весной, и сидеть там было потрясающе приятно. Они курили случайно купленные Владой сигареты.
— Не виновата, — Влада печально усмехнулась, остановившись взглядом на глубоком сочно-голубом небе, по которому быстро плыли перистые облака.
— Конечно, не виновата. Просто случилось какое-то помрачение, и не без причины. Это же очевидно.
— Конечно. Ты просто сразу убедил себя в этом, потому и не шарахаешься от меня. Как я раньше не догадалась.
— Вовсе нет. Если бы ты мне сейчас с упоением рассказывала, как хладнокровно расчленяла труп, тогда я, может, и испугался бы. Но ты действительно ни в чём не виновата.
— Да как ты не понимаешь! — Владу смущали спокойствие и доверчивость его глаз, в них не было ни капли страха и осуждения, а значит, он так и не понял, что за чудище перед ним. Елизар вежливо ждал, когда она подберёт нужные слова. — Я ведь... Ты знаешь, как я туда шла?! Ты думаешь, я не понимала, что там будет? Что это мурло ко мне полезет, и я озверею? Ну, я не дура же совсем, я всё прекрасно знала. Поэтому и пошла. Я же специально, убивать шла! Я ведь следила, чтоб меня никто не видел, я же даже в звонок звонила через рукав, чтобы не оставить отпечатков! Я же специально всю дорогу вспоминала все гадости, что говорило и делало это мерзкое существо, чтобы совсем озвереть. Да как только я впервые увидела эту харю, уже тогда всё было решено, я уже знала, что не смогу долго дышать одним воздухом с этой тварью.
— Ещё одно доказательство, что ты была не в себе. Ну, сама подумай. Да, этот старикашка и впрямь заслужил услышать о себе всю правду и получить в табло. Но этого вполне достаточно. Зачем же ты его ещё и убила? Ты и сейчас не в себе.
— Я не знаю, как объяснить... Понимаешь, у меня есть некоторые... убеждения. Правда, совершив убийство, я как раз будто предала многие из них... Я попала в петлю. Понимаешь, эта харя была квинтэссенцией человеческого дерьма. Он собрал в себе всё самое мерзкое и низменное, что только может быть в человеке. Каждый человек, по-моему, представляет собой некую точку в континууме от божества до ничтожества, и эта точка в течение жизни перемещается, то туда, то сюда, в зависимости от обстоятельств и прочего. В каждом человеке живёт одновременно и сильный, свободный, честный и порядочный герой, а так же и трусливый, завистливый, малодушный и жестокий злодей. А вот это чмо всегда находилось в самом низу, потому что верхней части просто не было. Это было мерзкое зловонное ничтожество вдоль и поперёк, безобразное создание без малейших прикрас. Ты знаешь, красота — она всё-таки идёт изнутри. Если она там есть, то она преобразует самое несуразное тело. А духовный урод всегда вызывает омерзение... И, убивая его, я, наверное, хотела убить всё то, что ненавидела в мире и в человеке, в том числе и в себе. А в результате моя собственная жестокая и мстительная часть в этот момент победила меня! Когда я взяла в руки глобус и ударила, моя собственная душа как бы раскололась пополам, поэтому я ничего и не помню, и вот эта часть теперь отдельно от меня, она обрела самостоятельность и преследует меня в виде убийцы с рыжими усами, в которого я тогда переоделась. Он теперь всегда за мной ходит, сначала во сне ходил, а теперь и наяву ходит. И будет теперь преследовать всю жизнь... — Влада сжала голову ладонями, со всей силы сдавив череп и взлохматив волосы. Елизар притянул её к себе и крепко обнял.
— Вот сейчас ты действительно меня пугаешь. Ты же так сведёшь себя с ума.
— Ну, вот скажи, ну как такое может быть, чтоб в человеке не было ну совсем ничего хорошего? Чтоб даже зацепиться было не за что, ни одного повода его не убивать?! Нет, я вовсе не считаю, что людей надо убивать. Нельзя этого делать ни в коем случае... В редакции вот некоторые плели, что им его жалко, и что он, якобы, "иногда добрый". Мне вот ни капельки не жалко. И теперь не жалко. Вот сейчас он добрый, да. Дохлый и добрый. Как все трупы... Да, в общем-то, он давно уже трупом был. Может быть, даже всегда. Он давно сгнил уже. У него разум гнилой был... Я не имела никакого права судить эту гниду.