– Тогда мы обе превратимся в новые консервы «Фарш из девушек». Коронер не сумеет даже разобраться, где было чье тело, – мы превратимся в однородную, равномерно перемолотую массу. Нам даже гробы не понадобятся – наши останки сольют в железную бочку и зароют в одной могиле, а на каменной плите напишут: «Лаура – Котай – Темплтон – Шеперд. Только шеф-повар мог сработать лучше».
Она почти не преувеличивала. Правда, волосы Котай были такими темными, что казались почти черными, в то время как Лаура от рождения была голубоглазой блондинкой, однако во всем остальном они были настолько похожи, что их часто принимали за сестер. Обе имели рост пять футов и четыре дюйма, обе были стройны и носили платья одного и того же размера, у обеих высокие скулы оттеняли красоту правильных черт. Правда, Котай всегда считала, что ее рот несколько широковат, однако Лаура, обладавшая точно таким же ртом, убедила ее, что он не большой, а «щедрый», благодаря чему можно с особенным успехом демонстрировать окружающим победоносную улыбку.
Тем не менее приверженность Лауры к быстрой езде свидетельствовала, что в чем-то они были совершенно разными людьми, однако именно различия, а не сходство помогли им сначала сблизиться, а затем и подружиться.
– Как ты думаешь, я понравлюсь твоим папе и маме? – с тревогой спросила Котай.
– А я думала, что ты боишься, не лопнет ли покрышка.
– Я умею беспокоиться о многих вещах одновременно, – парировала Котай. – Ну, так что скажешь?
– Конечно, почему бы нет? А знаешь, о чем я беспокоюсь? – в свою очередь спросила Лаура и прибавила газу, завидев впереди конец подъема.
– Уж конечно не о собственной несвоевременной кончине.
– О тебе. Я беспокоюсь о тебе. – Она озабоченно посмотрела на подругу.
– Я вполне способна сама о себе позаботиться, – уверила ее Котай.
– В этом я не сомневаюсь, я тебя слишком хорошо знаю. Но жизнь, к сожалению, требует от человека не только умения позаботиться о себе, не только способности стиснуть зубы и, наклонив голову, пробиться к цели сквозь кирпичную стену.
– Мисс Лаура Темплтон, великая женщина-философ.
– Жизнь требует от человека жить.
– Какая глубокая мысль! – Котай не сдержала сарказма. – Глубже, чем ты думаешь.
«Мустанг» взлетел на вершину горы, и Котай, к своему огромному удивлению, не увидела под собой ни черной пустоты космоса, ни чадящих автобусов, ни толп зевак, рукоплещущих головоломному прыжку. Впереди – и чуть ниже – спускался с горы допотопный «бьюик», который явно двигался много медленнее максимальной скорости, разрешенной на этом участке пути. Лаура была вынуждена тоже притормозить и пристроилась вплотную за развалюхой. Несмотря на то что последние отсветы заката понемногу начинали таять в прохладном воздухе, Котай сумела рассмотреть за рулем «бьюика» пожилого мужчину с круглыми сутулыми плечами и седой головой.
Они были в зоне действия знака «Обгон запрещен». Дорога то опускалась вниз, то вновь взбиралась на возвышенность, сворачивала то вправо, то влево, снова шла в гору, и тогда шоссе просматривалось на несколько миль вперед.
Плетясь за «бьюиком» со скоростью, которую она явно считала черепашьей, Лаура несколько раз мигнула фарами в надежде заставить водителя либо прибавить газу, либо прижаться к обочине и пропустить их вперед.
– Последуй своему собственному совету и расслабься, – поддразнила ее Котай.
– Терпеть не могу опаздывать к ужину.
– Судя по тому, что ты рассказывала о своей матушке, я не думаю, что она высечет нас проволочными плечиками для одежды.
– Моя мамочка – самая лучшая!
– Вот и успокойся.
– Но она умеет так на тебя посмотреть, что сразу начинаешь чувствовать себя гораздо хуже, чем если бы отведала плечиков. У нее на лице появляется такое разочарование… Многие люди этого не знают, однако именно благодаря мамочке прекратилась холодная война. Несколько лет назад Пентагон послал ее в Москву, чтобы она посмотрела в глаза членам этого проклятого Политбюро, и все русские убийцы и головорезы сразу раскаялись!
Мужчина в «бьюике» поправил зеркальце заднего вида. Его седые волосы, отливающие серебром в свете фар «мустанга», постановка головы и темные пятна глаз, промелькнувшие в зеркале, неожиданно вызвали у Кот острейшее ощущение дежавю. Сначала Кот даже не поняла, отчего вдоль спины вдруг побежал холодок, но в следующее мгновение она уже сорвалась в пучину памяти, мигом вернувшись в далекое прошлое, к аварии, которую так долго – и безуспешно – старалась забыть. Это тоже случилось в сумерки, на пустынном шоссе во Флориде, девятнадцать лет назад.