– Как странно, – губы Сапфиры тронула легкая улыбка, – мы оба были уверены в нерушимости своих прав, а вышло так, что судебные чиновники обвели нас вокруг пальца.
– Ха, эти жалкие комедианты! Они выбрали для меня неподходящую роль! – В его низком голосе звучали гневные нотки, не сулившие ничего доброго тем, кто стремился лишить его права опеки над собственной дочерью. Будь он божественным обитателем Олимпа, он, без сомнения, обрушил бы небесный гром на головы этих безумцев, чтобы заставить их изменить решение, говорил он всем своим видом в эту минуту яростного гнева.
– Ладно, теперь-то ты, надеюсь, расстанешься с красным носом и рыжим париком? – с горечью пошутила Сапфира. – В конце концов, ты получил все, что хотел.
– Не все, но пока вполне достаточно, – нахмурившись, отрезал он. – Кажется, ты ждешь от меня благодарности?
– За что? – Сапфира устало отвернулась от окна. – Мое решение отказаться от своих прав не имеет к тебе никакого отношения. Оно касается лишь благополучия детей.
– В таком случае тебе следует подняться и сказать им об этом, – показал он жестом наверх. – Они в детской. Я пытался объяснить им, что сегодня ты заберешь Викторию назад в Кефину, хотя, должен признать, без особого успеха. – Насмешливо-добродушная ирония смягчила леденящую ясность его светлых глаз. – Они умудряются не видеть и не признавать того, чего им не хочется видеть и признавать, наши не по возрасту развитые didimee.
Услышав, что он употребил греческое слово didimee, означающее «близнецы». Сапфира невольно улыбнулась, обрадовавшись тому, что Тэйн тоже признал существующую между детьми тесную психологическую зависимость и не отмел с ходу ее наблюдения, приписав их игре воображения.
– Тогда пойду и успокою их, – сказала Сапфира с беззаботным видом, стараясь подавить в себе чувство обиды оттого, что ее дочь не хочет остаться с ней. Если у нее и были какие-то сомнения в правильности своего решения принести себя в жертву ради детей, то реакция дочери развеяла их.
– Разочарую, ты хотела сказать. – Тэйн забежал вперед, чтобы открыть перед нею дверь. – Последний раз я слышал, что они оба собирались уехать вместе с тобой. – (Она в изумлении уставилась на него, пытаясь понять по его невозмутимому лицу, смеется он или говорит серьезно. Но нет. На его классически правильном лице не было и тени насмешки. К тому же Тэйн всегда проявлял великодушие к побежденным.)
Не решаясь сразу войти в детскую. Сапфира задержалась у двери и услышала детский смех и низкий гортанный голос Спиридоулы, что-то говорившей детям по-гречески. Возможно, устало подумала она, если бы мой греческий был немного лучше, когда Тэйн впервые привел в дом эту юную деревенскую девушку, или Спиридоула хоть немного говорила по-английски, между нами возникло бы большее взаимопонимание. А вышло так, что немногословность Спиридоулы воспринималась ею как проявление враждебности, а молчание – как тупое высокомерие. Только по настоянию Тэйна, утверждавшего, что она, несмотря на молодость, знающая и преданная своим подопечным няня, ей была обеспечена постоянная работа. Теперь, спустя три с лишним года. Сапфире оставалось признать, что время подтвердило его правоту. И, конечно же, Сапфира не решилась бы уйти из семьи девять месяцев назад и поселиться у Лорны, если бы не была уверена, что в случае необходимости ее детям будет обеспечен надлежащий присмотр и ее еженощное отсутствие никак не отразится на их благополучии. Хотя вообще-то она навещала их регулярно, разумеется за исключением тех дней, когда знала, что Тэйн дома…
– Госпожа Ставролакес… – Спиридоула отметила ее приход коротким кивком черной как смоль головы.
– Здравствуй, Спиридоула, – приветливо улыбнулась Сапфира, радуясь тому, что за последние месяцы ее упорство в овладении греческим языком начинает приносить плоды.
– Мамочка, Стефанос тоже едет с нами! – Виктория, более живая и болтливая из двойняшек, бросилась к Сапфире, радостно щебеча на смеси греческого с английским, явно поощряемым Тэйном, несмотря на уход жены.
– Можно мы возьмем с собой какие-нибудь игрушки? Папочка сказал, что я должна забрать все свои платья. Можно, Стефанос тоже возьмет свою одежду? Папочка купил мне новое платье специально для сегодняшнего дня, я сама выбрала его. Посмотри, какое оно белое! – Она с радостным восторгом расправила на себе хлопчатобумажную, украшенную английской вышивкой юбку. – Как у настоящей невесты. Я выйду замуж за Костаса. Только папочка говорит, что сначала я должна научиться готовить муссаку, потому что женщина должна хорошо кормить своего мужа.
– Да, уж папочка знает, что говорит, – пробормотала Сапфира, совершенно не удивленная этим столь характерным для Тэйна проявлением мужского шовинизма, и обняла свою маленькую девочку. Затем, повернувшись к сыну, она протянула ему навстречу свои руки.