Он говорил с ней руками и губами, она отвечала невнятным бормотанием и вздохами наслаждения, горя от желания, так долго дремавшего в ней. Через несколько минут их разгоряченные тела были охвачены огнем страсти. Словно в агонии, Тэйн выдохнул ее имя: Сапфи! – и она отдалась ему со сладостной щедростью, ничего не требуя взамен. Он застонал, достигнув пика экстаза, и Сапфира возликовала от доставленного ему счастья.
Он лежал возле нее обессиленный, не способный шевельнуть пальцем, словно Самсон, лишившийся сил, когда вероломная Далила остригла его волосы. Сапфире интуитивно захотелось защитить его, и она обняла его за спину, будто укрывая от грозящей ему невидимой стрелы.
Теперь ее мечта исполнилась. У нее оставалось еще немного времени, утром уже все кончится. Тэйн заворочался и перевернулся на спину. Сапфира положила голову ему на грудь, прислушиваясь к ровному биению его сердца. Она ощущала прилив энергии, словно Тэйн поделился с ней своей жизненной силой, наполнив ее внутренним огнем. Когда утром она проснулась, Тэйна рядом не было. Сапфира припомнила ночные события и решила, что жалеть ей не о чем. Ей не надо кривить душой перед самой собой – она знала наверняка, что любит Тэйна по-прежнему. Сейчас было уже поздно сожалеть о том, что она сама разрушила свое счастье, но по крайней мере ей не надо было больше лгать себе.
– А, уже проснулась. – Тэйн, полностью одетый, вышел из ванной. Лицо его было сурово. – Я провожу тебя вниз позавтракать. Не задерживайся, ладно? Чем раньше мы вернемся на Андромеду, тем лучше.
Сапфира кивнула, с трудом проглотив комок в горле, а Тэйн, не произнеся больше ни слова, вышел из комнаты.
Чего же другого она ожидала? Борясь с отчаянием, она спустила с кровати длинные ноги. По крайней мере он поступил благоразумно, оставив ее одну, чтобы она без смущения могла одеться. Она и не рассчитывала, что утром он встретит ее с прежней пылкостью. Тэйн был воплощением мужественного самца, он легко возбудился при виде полуголой женщины, и она сама поощрила его на дальнейшие действия.
Во всем виновата только она. Она снова поступила безрассудно, как в прошлом. Тэйн сполна расплатился за ту ее первую ошибку. Ей тогда стоило только взглянуть в его суровое лицо, чтобы понять, в какой он был ярости оттого, что пошел ей на уступку.
Сапфира быстро приняла душ и переоделась, а алую грацию скомкала и засунула в сумку, отправив туда же и алый вечерний костюм. Своим поведением она добилась только того, что теперь он еще больше станет ее презирать, но она не сожалела о прошедшей ночи.
Завтрак прошел в молчании, так же как и последующая поездка в машине домой. Тэйн открыл дверь их виллы и пропустил ее вперед. Эфими уже спешила им навстречу, приветливо улыбаясь.
– Как малыши? – спросила Сапфира, заранее читая ответ на довольном лице пожилой женщины.
– Как всегда.
– Я пойду взгляну на них.
– Подожди минуту. – Тэйн удержал ее за руку. – Сперва я хочу поговорить с тобой наедине. Пожалуйста, пройдем в кабинет.
Что еще? Разбор ее вчерашнего поведения? Взаимные обвинения? Она хотела отказаться от разговора, но его просьба была больше похожа на приказ, и у нее не хватило духу ослушаться. Самое лучшее, что они могли сделать, – это забыть об этой ночи. Стереть ее из памяти. Если бы он начал анализировать события, он бы все опошлил, а ей этого вовсе не хотелось.
– Стоит ли? Нам вроде не о чем говорить.
– Ошибаешься, Сапфи. – Голос его звучал с грустью. Он ввел ее в кабинет и плотно закрыл дверь, указав на кресло. Сам же стал мерить шагами комнату. – Я хочу сказать что-то важное.
– Да? – Она почувствовала стеснение в груди, дышать стало трудно, сердце учащенно забилось.
– Ты была права, когда говорила, что мы не можем жить так дальше. Он остановился напротив и посмотрел на нее сверху вниз как судья, готовящийся произнести приговор. – Я передумал, Сапфи. Я приложу все усилия, чтобы ты могла как можно скорее со мной развестись.
Глава 11
Ошеломленная словами Тэйна, Сапфира буквально онемела, только расширенные от изумления глаза да внезапная бледность выдавали ее состояние. – Каким я был глупцом, полагая, будто раздельное проживание может помочь нам, – произнес он суровый приговор. – Ты оказалась права с самого начала: развод – вот единственный выход. С моей стороны было безумием думать, что я смогу силой привязать тебя к себе навсегда.
– А дети? – почти шепотом вырвалось у нее. Она согласилась отдать ему детей, считая само собой разумеющимся, что всегда сможет быть рядом. Не собирается ли Тэйн использовать это против нее в суде?
– Разумеется, останутся с тобой, – с трудом сохраняя самообладание, выдавил он сквозь зубы. – После вчерашнего вечера я вряд ли могу претендовать на право считать себя достойным отцом!
Тэйн испытывал неподдельную боль, казня себя презрением за свою поруганную philotimo. Он считал, что подверг себя унижению и позору, и сознание этого причиняло ему невыносимую боль.
Облегчение, испытанное было Сапфирой, теперь уступило место чувству сострадания и одновременно гнева на него за то, что он осмелился предположить, будто она манипулирует им в своих целях, а также чувству вины за то, что произошло между ними утром.
– Ты считаешь, что я использую это против тебя в суде? – гордо спросила она. – Ты действительно думаешь, что я способна на это, или, может быть, ты считаешь, что я все это спланировала заранее, чтобы отобрать у тебя детей? – Сапфира почувствовала, как дрожит ее голос.
– При том, что я сам заказал комнату? – горько усмехнулся Тэйн. Нет, Сапфи, ни в каком злонамеренном умысле я тебя не подозреваю. Ты думаешь, я не знаю, что ты пострадала невинно?
Да, она действительно пострадала, но вовсе не так, как это представляется Тэйну. Невинно? О нет! Вряд ли. Она с недоумением отметила напряженность всей его позы.
– Я… я понимаю, почему ты изменил свое первоначальное решение о разводе. – Какое будущее может ожидать человека, наделенного таким жизнелюбием и силой, как Тэйн, и связанного с женщиной, любить которую он не может? – Но ведь однажды ты мне сказал, что никогда не отдашь своего сына.
– Да, – Тэйн с шумом втянул в себя воздух. – Но это было до того, как ты Доказала, что настоящая любовь не боится жертв и не знает эгоизма, что, как бы сильно и глубоко ты ни любил, если приходит время расстаться, нужно суметь это сделать просто и красиво, как бы невыносимо тяжело тебе ни было. Ты была права, говоря, что Стефанос и Виктория нуждаются друг в друге, но это еще не все. Как бы сильно я этого ни хотел, я не могу заменить им материнской любви и ласки. И не только потому, что я большую часть времени нахожусь вне дома, все гораздо серьезнее. Я пытался закрыть глаза на собственные недостатки, но после отдыха на острове, когда ты стала жить на новой квартире, я уже не в состоянии был их скрывать. И травма Стефаноса была лишь верхушкой айсберга.
Он помолчал, и Сапфира силилась понять, что же означают эти слова Тэйна.
– Ну и вот… – он улыбнулся ей грустной улыбкой. – Теперь, когда благодаря тебе я стал лучше понимать нужды детей, у меня нет иного выбора, как забыть о собственных желаниях и потребностях и решить все в твою пользу. Не буду отрицать, мне это нелегко, но, в конце концов, я это заслужил. Я принес в твою жизнь одни несчастья, сначала соблазнив тебя, затем увезя за тысячи миль от родного дома и друзей, поселив в стране с незнакомыми обычаями и языком. Ты забеременела, не прожив со мной и года… – Тэйну стало трудно дышать… – А потом, когда та заболела, я умудрился ничего не заметить. Мне недостало терпения и способности понять… Theos mou, Сапфи! Ты вправе была ожидать от меня всяческой поддержки, но не получила ничего! Я заслуживаю того, чтобы ты не чувствовала ко мне ничего, кроме отвращения.
– Это была не твоя вина, Тэйн! – Ее захлестнула волна сочувствия и желание разделить с ним его вину. – Я была слишком эгоистична и неопытна. Я даже не попыталась понять и разделить твою жизнь. – Боясь встретиться с ним взглядом. Сапфира смотрела на свои руки. – К тому же это я соблазнила тебя. Я бросилась к тебе, не задумываясь о последствиях. Даже когда ты сказал моему брату, что собираешься жениться на мне, я заставила себя поверить, будто ты любишь меня, не обращая внимания на тот очевидный факт, что ты оказался жертвой мимолетного увлечения и чувствовал себя обязанным по долгу чести «сделать из меня порядочную женщину», после того как нас застали на месте преступления.