— Я уйду, чтобы ты могла оплакать отца, — сказал он, отступая от стола.
— Стой! — сказала женщина: — Не так быстро.
— Что значит: стой? Я мог бы убить тебя в мгновение ока, если бы захотел.
— Ты не хочешь, иначе давно бы это сделал.
— Как тебя зовут?
— Люсидик.
— Зачем я тебе?
— Я хочу увидеть мрачнейшие трущобы Примордия.
— Не стоит, поверь. Я знаю, о чем говорю.
— Значит, ты мне их покажешь.
Это была самая странная прогулка из тех, что когда-либо совершали мужчина и женщина. Хотя Крайгер умылся, от рук еще несло кровью. Он шел рядом с дочерью человека, которого только что убил — тенью, закутанной в темное полотно.
Вместе они узрели кошмары Примордия: болезни, насилие, неизбывную, грызущую нищету, и всякий раз Люсидик указывала на стены и башни императорского зимнего дворца, сокровищ в любой из комнат которого хватило бы, чтобы очистить трущобы и накормить голодающих детей.
Впервые за долгое время сердце Крайгера заныло. Он вспомнил детство — то, как сидел в стоках Примордия, пока мать продавала свое напоенное ядом тело одному из имперских стражников. С каждым шагом в нем разгорался гнев — поднимался, как волна.
— Чего ты от меня хочешь? — в смятении спросил он, угнетенный собственным бессилием: — Мне никогда не добраться до императора.
— Не говори так.
— Что это значит?
— Ты прав: династию не свергнуть простому человеку, грязному ассасину, убийце обрюзгших сенаторов. Но что если ты изменишься? Ты ее уничтожишь.
— Как?
Люсидик искоса посмотрела на Крайгера.
— Здесь я тебе ничего не скажу. Кроме того, мне нужно похоронить отца. Если хочешь узнать больше, встретимся завтра ночью у западных ворот. Приходи один.
— Если это ловушка, — сказал Крайгер: — …месть за отца… то прежде, чем меня схватят я вырежу тебе глаза.
Люсидик улыбнулась:
— Ты умеешь произвести впечатление на девушку, — сказала она.
— Ты меня поняла.
— Да. И я не дура, чтобы злоумышлять против тебя. Наоборот. Думаю, нас свела судьба. Я вошла в комнату — к убийце моего отца, и ты меня не тронул. Мы связаны. Ты ведь это чувствуешь?
Крайгер смотрел на простиравшуюся между ними грязную улицу. Эта ночь наполнила его душу нежданными чувствами — и вот к ним добавилось ощущение странной близости, симпатии к дочери его жертвы.
— Да, — сказал он, и, после долгого молчания, добавил: — Завтра ночью — во сколько?
— После часа, — ответила Люсидик: — Я буду за воротами.
На следующий день улицы Примордия гудели от слухов и домыслов: со смертью отца Люсидик они потекли рекой. Было ли убийство знаком, что император не потерпит демократических реформ? Верившие в это сенаторы в спешке покидали Примордий, опасаясь, что их имена окажутся в черном списке. Повсюду царила тревога.
Крайгера переполняли предчувствия.
Он почти не спал, размышляя о том, что случилось ночью. Нет, не только этой ночью. Крайгер думал о своей жизни: кем он стал и кем, если девушка не лгала, окажется вскоре.
Он то и дело смотрел на дворец, вокруг которого, как и вчера, выставили двойной караул, и гадал, что имела в виду Люсидик, говоря о возможности низвергнуть династию в одиночку.
Крайгер сидел на камне и ждал — в час ночи — в миле от западных ворот Примордия. В девять минут второго он увидел пару лошадей. Они мчались не со стороны города — откуда, как он полагал, прибудет Люсидик, но из пустыни, огромной и неизведанной, лежавшей к юго-западу.
Всадники приблизились и спешились.
— Крайгер…
— Да?
— Я хочу представить тебя Агонисту.
Крайгер о нем слышал. Убийцы рассказывали друг другу его историю: страшную сказку, а не быль.
Но он стоял перед Крайгером. Такой же реальный, как и женщина, что его привела.
— Значит, ты хочешь сделать Примордий республикой, — сказал Агонист: — Собственноручно.
— Она говорила, что это возможно, — ответил Крайгер: — Но я так не думаю.
— Больше веры, Крайгер. Я могу превратить тебя в кошмар императоров, если ты действительно желаешь этого. Выбор — за тобой. Решайся, ибо у меня найдутся другие дела этой ночью. Я слышу сотни молитв, извергаемых Примордием — прямо сейчас. Люди жаждут моей помощи, чтобы изменить мир.
Люсидик коснулась ладонью щеки Крайгера.
— Теперь, когда миг настал, я вижу, ты не готов, — сказала она: — Ты боишься.
— Нет! — оборвал ее Крайгер. Он вспомнил мать, умершую от сифилиса, маленьких братьев, затоптанных на улице лошадьми аристократов, сестру в лечебнице для душевнобольных, из которой она уже никогда не выберется.