Кто красив от природы, тому дают зеркало. Но не скажи ему люди, что он красив, он бы и не знал об этом.
Чжуан-цзы продолжает урок, наставляя нас не верить ярлыкам с надписью «доброта», которые клеит общество:
Мудреца, который любит своих собратьев, люди называют «человечным». Но не скажи ему люди, что он добр, он бы и не знал об этом.
Необходимо избегать ловушки, которую создают ярлычки социума, ведь только тогда мы сможем ускользнуть от песни универсальной любви, подобной пению сирен.
Итак, может ли человек послушать совета Лао-цзы не обращать внимания на традиционные ярлыки и, подобно совершенномудрому, «обращаться с людьми как с соломенными собаками для жертвоприношения»? Отведено ли в мире какое-то место любви? Если даос признает, что природа не добра, означает ли это, что он должен быть бездушным хищником? К счастью, картина не столь мрачна. Чжуан-цзы объяснил это в своем диалоге с шанским министром Таном:
— Тигры и волки — любящие животные, — сказал Чжуан-цзы.
— Что вы имеете в виду? [— спросил Тан.]
— Тигр любит свое дитя…
Чжуан-цзы говорит о том, что самые злобные и устрашающие хищники, какие есть в природе, становятся любящими зверьми, заботясь о своих детенышах. Природа допускает безусловную любовь, но только среди членов очень небольшой группы животных. Такая любовь — самая сильная и романтичная. Отдельный представитель будет биться буквально до смерти, чтобы защитить другого, входящего в его маленькую группу, иногда называемую «коконом». Для даоса естественно любить и изо всех сил защищать немногих избранных людей; все же остальные рассматриваются как ничего не значащие источники неприятностей — всего лишь соломенные собаки. Важно отметить, что этот маленький кокон для любимых людей выходит за границы традиционно определяемой семьи. Поэтому Чжуан-цзы, заканчивая цитированный выше диалог, сказал:
Совершенная доброта никак не связана с личными отношениями… Она намного выше, чем сыновня почтительность.
Чжуан-цзы ясно показывает, что семейные связи не служат необходимой предпосылкой для совершенной доброты и любви, явственно отвергая конфуцианское почтительное отношение к семье. Вместо этого он делает акцент на добром отношении к тем, кто поддерживает с личностью подлинные взаимоотношения, материальные и духовные. У даоса доброта распространяется только на тех, с кем у него общие ценности и интересы. Кроме того, если речь идет об отношениях мужчины и женщины, должно быть и физическое притяжение, берущее начало в недрах животного желания.
Описание естественной любви у Лао-цзы, с одной стороны, жестко и грубо, например когда он предостерегает против какого-либо сострадания по отношению к народу. C другой стороны, оно может быть романтичным и нежным, как в том случае, когда он поощряет страстную приверженность к немногим избранным. Относиться к народным массам с беспристрастным безразличием, одновременно изливая потоки свободной любви на определенную группу людей, — таков классический даосский принцип «пристрастности».
Силы Дао, будучи проявлены в природе, беспристрастны. В природе нет места для особого отношения к кому-либо. Ураганы сметают города, не делая различий между жертвами, дождь льет равно на всех людей под небом в тучах, солнце согревает все, чего коснутся его лучи. В самом деле, природе свойственно жестокое безразличие. Детеныши животных — самая легкая добыча, людские дети легче всех подхватывают болезни. Силы природы обращаются с невинными так же грубо, как и с массовыми убийцами.
Природа не дает пощады ни одному животному. В то время как трепетные антилопы живут в постоянном страхе, лев, «царь зверей», должен съедать одиннадцать фунтов мяса в день и отражать атаки других тварей; но когда возраст начинает мешать льву охотиться и драться, голод или другие хищники убьют его. «Круговорот жизни» — это попросту поедание одного животного другим. Природа не отдает предпочтения одному виду перед другим, так же как не наказывает выборочно одного, оставив в покое другого. И именно потому, что природа безразлична, она нечувствительна к мыслям и чувствам своих жертв. Вернее, она продолжает существовать точно так же, как и в незапамятные времена.