Эпоха Духа может быть лишь раскрытием не только социальной, но и космической коммюнотарности, не только братства людей, но и братства людей со всей космической жизнью, со всем творением. Но это будет также освобождением от социоморфизма, искажавшего человеческое понятие о Боге. Это будет также освобождением от ложной идеи суверенитета, которая всегда означала ту или иную форму рабства. Нет суверенитета Бога, ибо это означает социоморфное понимание Бога, построенное по образу царства Кесаря, нет суверенитета монарха, нет суверенитета того или иного класса, нет суверенитета народа, как думали Руссо и идеологи чистой демократии. Государство имеет лишь относительное и преходящее функциональное значение в объективированном мире, где все внеположно и все распадается, но не имеет никакого суверенного и субстанциального значения. И высший духовный мир никогда не должен мыслиться по аналогии с государством, т. е. с властью, т. е. с ложным притязанием на суверенитет. В церковной жизни существуют функции, необходимые для ее существования в объективированной истории, но нигде нет суверенитета, ни у папы, ни в собрании епископов, ни у народа. То высшее, что применимо к Богу, не может быть названо суверенитетом, должно быть иначе названо. Изъеденные скептицизмом и рассудочностью люди нашего времени с улыбкой скажут, что все это есть религиозная и социально-политическая утопия, что-то, может быть, напоминающее утопию Фурье. Они будут правы для того ограниченного мира, в котором они выросли, из которого не видят выхода. Я совсем не оптимист и скорее склонен думать, что мы вступаем в эпоху тьмы и великих разрушений. Возможно даже, что будет взорван весь наш кажущийся, иллюзорный космический порядок. Я не предлагаю религиозно-социальной утопии, мыслимой в пределах нашего эона. Речь идет о совершенно другом – о новом эоне и о новом в нем откровении. Но возникновение нового эона предполагает изменение человеческого сознания, освобождение сознания от власти объектности. Это изменение сознания не произойдет мгновенно, оно предполагает сложный подготовительный процесс. Нужна прежде всего революция сознания, революция духа, который не захочет быть отчужденным и выброшенным в объектный мир. Откровение нового эона может быть лишь бого-человеческим откровением, оно не может мыслиться и ожидаться без творческой человеческой активности. В человеке происходит процесс, уготовляющий эпоху Духа, которая будет восполнением и осуществлением христианства. Это ставит вопрос о соотношении трансцендентного человека и человека природно-социального, исторического. Подлинное, завершающееся откровение, не ущербленное и не искаженное природным и социальным детерминизмом, есть откровение в Духе и Истине, в нем реализуется связь человеческого и божественного, т. е. явлено будет Богочеловечество. Это не будет исчезновением человека в божестве, как думал рационализированный пантеизм. Явление нового человека, которого чаем, есть обнаружение трансцендентального, вечного человека, конкретно-тоталитарного, свободно-творческого человека, который активно соучаствует в творении мира и самого себя. Это и есть глубочайшая тайна христианства, прикрытая объективацией. Когда мы начинаем думать о явлении нового человека, то мы наталкиваемся на непреодолимое трагическое противоречие. Представим себе, что из мира окончательно исчезнут аскеза пустынножителей, война и революция, все, что предполагает человеческий героизм и жертвенность, исчезнут все насилия, но и сопротивления насилиям, исчезнет за ненадобностью все связанное с воинственными, боевыми инстинктами человека, не будет жестокости, связанной с этими инстинктами, но не будет и связанных с ними подъемов, исчезнет всякий оргиазм, одержимость массы, идолопоклонническое обоготворение вождей, царей, но исчезнет и мечта об иной, лучшей жизни, так как она будет осуществлена. Люди останутся с осуществленным уже добром, и не будет энтузиазма, связанного с борьбой со злом. В этом есть что-то непереносимое, это будет удовлетворенное, мещанское царство середины. Опасность обуржуазивания подстерегает всякую революцию. Ницше мучило ослабление мужества в человеческом типе и за ним Жоржа Сореля, идейных фашистов и мн‹огих› др‹угих›. Исчезает и исчезнет окончательно, как предвидят марксисты, трагическое в жизни, и это отсутствие трагического, может быть, и будет самым трагическим Мы обречены в пределах этого мира мыслить свет в связи с тьмой, добро в связи со злом. Об этом можно найти много замечательного у Я. Беме. Как перейти к творческому экстазу, высшему подъему жизни, в которой уже не будет яда, насилия, зла, не будет предмета борьбы? Это вопрос о просветлении коренных инстинктов человека, а не о их исчезновении. Тайна в том, что нельзя мыслить райского существования катафатически, его можно мыслить лишь апофатически. Рай, совершенство в пределах нашего эона нестерпимы. Это понимал хорошо Достоевский. В новом же эоне все меняется, и к нему неприменимы наши категории, наши различения добра и зла. Но новый эон не есть просто потусторонний, загробный, совершенно иной, это также и наш просветленный, преображенный мир, ставший творчески свободным. Впрочем, можно мыслить множество миров, в которые входит и наш мир и в которых продолжается духовный путь человека. Необходимо освободиться от мертвящего характера застывшей схоластической догматики. Поразительно, что человеческий и богочеловеческий образ Христа исчезает в идолопоклоннической догматике, как исчезает человеческий образ святых в иконописном к ним отношении. В Иисусе Христе явлено было идеальное отношение человеческого и божественного. Это должно было бы быть воспринято не догматически, а экзистенциально, т. е. свободно от всякого идолопоклонства. Но это и будет восприятие в Духе и Истине.