— Я вижу смерть в твоем прошлом и смерть в твоем будущем.
— В будущем смерть ждет любого из нас, — сказал я.
Мы сидели на высокогорье, где летние ветра дышат зимней стужей, где они воют, хлещут и секут воздух, точно кинжалы. Старуха помолчала, потом сказала:
— На дереве была женщина. На дереве будет мужчина.
— Скажется ли это на мне? — спросил я.
— Когда-нибудь. Может быть, — ответила она. И добавила: — Берегись золота. Твой друг — серебро.
На этом со мной было покончено. Калуму же Макиннесу она сказала:
— Когда-то ты обжег руку. — Он подтвердил это, и она попросила: — Дай мне вторую, левую. — Он послушался, и она внимательно вгляделась в нее. — Ты возвращаешься туда, откуда начал. Ты поднимешься выше, чем большинство других. И там, куда ты идешь, тебя не ждет могила.
— Ты говоришь мне, что я не умру? — спросил он.
— Я гадаю по левой руке. Мне известно то, что я тебе сказала, не больше.
Но она знала больше. Я понял это по ее лицу.
Эта встреча — единственное, что заслуживает упоминания из случившегося с нами за весь второй день.
Той ночью мы спали под открытым небом. Ночь была ясная и студеная, и все небо усыпали звезды, такие яркие и крупные, что казалось — протяни руку и собирай их. Точно ягоды. Мы лежали под ними бок о бок, и Калум Макиннес промолвил:
— Она сказала, тебя ждет смерть. Но меня смерть не ждет. Значит, у меня судьба счастливее.
— Может быть.
— Ах, — сказал он, — все это чепуха. Старушечья болтовня. Это неправда.
Я очнулся в рассветной дымке и увидел оленя, который с любопытством глазел на нас.
На третий день мы перевалили через хребет и зашагали под гору. Мой спутник сказал:
— Когда я был мальчишкой, кинжал моего отца упал в кухонный очаг. Я вытащил его. Но металлическая рукоятка была раскаленной, как пламя. Я этого не ожидал, но не выпустил нож, а отнес к воде и уронил туда. Помню, какой поднялся пар. Мне обожгло ладонь, и рука скрючилась, точно хотела сжимать клинок до конца времен.
— У тебя рука, а я мужичок с ноготок, — сказал я. — Славные мы с тобой герои — нам ли искать удачи на Туманном острове?
У него вырвался смешок, похожий на лай, короткий и невеселый.
— Славные герои, — только и сказал он.
Тут начался дождь — он лил и лил. Вечером мы увидели фермерскую лачугу. Из трубы точилась струйка дыма, и мы кликнули хозяина, но не получили ответа.
Я толкнул дверь; она отворилась, и я снова подал голос. В доме было темно, однако я почуял сальный запах, точно здесь горела свеча и ее только что потушили.
— Никого нет, — сказал Калум, но я покачал головой и ступил за порог, а потом сунул голову во тьму под кроватью.
— Может, вылезете оттуда? — спросил я. — Мы всего лишь путники, ищем тепла, гостеприимства и защиты от непогоды. Мы готовы разделить с вами наш овес, соль и виски. И мы не причиним вам зла.
Сначала женщина, которая пряталась под кроватью, ничего не ответила, а потом сказала:
— Мой муж ушел в холмы. Он велел мне спрятаться, если придут чужие, из страха, что они могут надо мной надругаться.
— Я всего лишь маленький человек, хозяйка, — сказал я. — Ростом я не выше ребенка — стоит вам отмахнуться, и я полечу наземь. Мой товарищ силен, но я клянусь, что мы не сделаем вам ничего дурного. Нам бы только капельку вашего гостеприимства да еще обсушиться, так что, пожалуйста, вылезайте.
Она выбралась из-под кровати, вся в пыли и паутине, но даже с измазанным лицом она была прекрасна, и хотя в ее волосах запуталась паутина, и они посерели от пыли, было видно, что они длинные и густые, рыжие с золотым отливом. На мгновение она напомнила мне дочь, но моя дочь смотрела бы мужчине в глаза, а эта испуганно потупила взор, точно боялась, что ее вот-вот ударят.
Я дал ей немного нашего овса, а Калум вынул из кармана несколько кусочков вяленого мяса. Она вышла в поле и вернулась с парой тощих репок, а потом приготовила нам еду на троих.
У нее не было аппетита. Я съел свою долю. По-моему, Калум так и остался голодным, когда покончил со своей. Он налил нам всем виски; она лишь пригубила его, разбавив водой. Дождь стучал по крыше, в углу капало, но я был рад даже такому неуютному пристанищу.
Вскоре пришел хозяин. Он ничего не сказал, только посмотрел на нас раздраженно и недоверчиво. Снял шляпу и плащ из промасленной дерюги и бросил на земляной пол. С них сразу натекла лужа. Молчание угнетало, и Калум Макиннес нарушил его.
— Ваша жена оказала нам гостеприимство, когда мы нашли ее. А найти было трудновато.
— Мы просили гостеприимства, — добавил я. — И у вас просим.
Хозяин что-то неразборчиво буркнул.
Горцы тратят слова неохотно, как будто это золотые монеты. Но обычай блюдут свято: странники, которые просят гостеприимства, должны его получить, будь они даже в близком родстве с их кровными врагами.
Женщина — она была едва ли старше девушки, а борода ее мужа уже побелела от седины, так что на минуту я подумал, уж не приходится ли она ему дочерью, но нет: в доме стояла лишь одна кровать, хотя и узковатая для двоих, — так вот, женщина вышла во двор, в маленькую пристройку для овец и вернулась оттуда с овсяными лепешками и вяленым окороком — видимо, там у нее был тайник. Нарезав снедь тонкими ломтиками, она положила ее на деревянный поднос перед мужем.
Калум налил хозяину виски и сказал:
— Мы ищем Туманный остров. Не знаете, там ли он?
Хозяин поглядел на нас. Ветры в горах свирепые, и они обрывают слова, стоит им только появиться на губах. Он нахмурился, потом сказал:
— Да. Я видел его нынче с вершины. Он там. Не знаю, будет ли завтра.
Мы спали в доме, на плотно утоптанном полу. Очаг не грел, потому что огонь в нем погас. Хозяин и его женщина спали в своей кровати, за занавеской. Он сделал с ней супружеское дело под овечьей шкурой, служившей им вместо одеяла, но сначала побил ее за то, что она впустила и накормила нас. Я все слышал, не мог не слышать, и в ту ночь мне трудно было найти сон.
Мне доводилось ночевать и у бедняков, и во дворцах. И под открытым небом, и до этой ночи я сказал бы вам, что мне все едино. Но тогда я проснулся до первых лучей, уверенный, что мы должны уйти из этого дома, сам не зная почему, и разбудил Калума. Приложил палец к его губам, и мы тихо покинули эту лачугу на горном склоне, так и не попрощавшись с хозяевами, и никогда еще я не уходил ниоткуда с такой радостью.
Мы отошли от этого дома примерно на милю, и я сказал:
— Остров. Ты спрашивал, там ли он. Но если когда-то он был там, куда же он мог деться?
Калум помедлил. Он словно взвешивал свои слова, а потом ответил:
— Туманный остров не похож на другие острова. И туман, который его окружает, не похож на другие туманы.