Прокуроръ задалъ тотъ же вопросъ брату Фульгентію; послѣдній слегка замялся,
— Вмѣстѣ со мною занимаются еще три брата: Исидоръ, Лазарь и Горгій, — и я не могу дать точнаго отвѣта.
Потомъ, послѣ небольшого молчанія, онъ вдругъ рѣшительно произнесъ:
— Нѣтъ, нѣтъ! Никогда такая пропись не выдавалась нашимъ ученикамъ, — я непремѣнно замѣтилъ бы ее.
Слѣдователь и прокуроръ не настаивали; они не хотѣли слишкомъ подчеркивать то значеніе, которое придавали этому листку прописей.
— Странно, что не нашли оторваннаго угла, — сказалъ, немного погодя, слѣдственный судья Дэ. — А что, у васъ нѣтъ обыкновенія ставить штемпель школы въ уголкѣ прописей? — прибавилъ онъ, подумавъ немного.
— Иногда, — сознался братъ Фульгентій.
Но Маркъ запротестовалъ:
— Что касается меня, то я никогда не ставлю клейма школы на прописяхъ. У насъ нѣтъ такого обычая.
— Простите, — перебилъ его Симонъ своимъ покойнымъ голосомъ, — у меня есть прописи, на которыхъ поставленъ штемпель. Но я ихъ ставлю вотъ здѣсь, на этомъ мѣстѣ.
Отецъ Филибенъ, который все время молчалъ, слегка засмѣялся, видя замѣшательство судебной власти передъ такими разнородными показаніями.
— Это лишь доказываетъ, какъ трудно установить истину. Напримѣръ, это пятно, которое вы теперь разсматриваете, господинъ прокуроръ, — его считали за иниціалы, за надпись; я полагаю, что это просто чернильный кляксъ, размазанный пальцемъ ученика.
— Развѣ учителя помѣчаютъ прописи заглавными буквами фамиліи ученика? — снова спросилъ слѣдователь.
— Да, — опять сознался братъ Фульгентій, — у насъ это дѣлается.
— А въ нашихъ школахъ никогда! — воскликнули въ одинъ голосъ Маркъ и Симонъ.
— Ошибаетесь, — замѣтила мадемуазель Рузеръ, — если я и не ставлю штемпеля, зато обыкновенно выставляю свои иниціалы внизу прописи.
Ла-Биссоньеръ движеніемъ руки прекратилъ этотъ споръ; онъ зналъ, что подобное обсужденіе второстепенныхъ подробностей создаетъ иногда серьезную смуту и сбиваетъ съ толку. Слѣдствіе должно разъяснить это обстоятельство и установить, какія школы ставятъ штемпель, и какія просто помѣчаютъ листки иниціалами. Онъ ограничился тѣмъ, что просилъ разсказать ему, какъ открыли преступленіе. Миньо сообщилъ о своемъ удивленіи по поводу открытаго окна и свой ужасъ, когда увидѣлъ несчастную жертву. Мадемуазель Рузеръ объяснила, какъ она услышала крики Миньо и прибѣжала, чтобы узнать, въ чемъ дѣло; она разсказала также подробности о вчерашней церковной службѣ и о толъ, какъ она проводила домой Зефирена до самаго окна, въ которое онъ вскочилъ. Отецъ Филибенъ и братъ Фульгентій разсказали о томъ, какъ случайно проходили мимо и узнали про убійство; они передавали, въ какомъ видѣ застали жертву и обстановку комнаты, указали то мѣсто, гдѣ лежалъ комокъ бумаги, который они позволили себѣ развернуть, прежде чѣмъ положить на столъ. Маркъ, въ свою очередь, сообщилъ свои впечатлѣнія, когда подоспѣлъ на мѣмто происшествія.
Прокуроръ, обратясь къ Симону, началъ его разспрашивать.
— Вы говорили, что вернулись вчера безъ двадцати минутъ двѣнадцать и застали весь домъ погруженнымъ въ полную тишину… Ваша жена спала?
Слѣдственный судья позволилъ себѣ перебить его:
— Господинъ прокуроръ республики, не найдете ли вы нужнымъ вызвать сюда госпожу Симонъ?
Ла-Биссоньеръ выразилъ согласіе кивкомъ головы; Симонъ отправился за женою и вскорѣ появился вмѣстѣ съ нею.
Въ простомъ домашнемъ платьѣ изъ небѣленаго холста, Рахиль поразила всѣхъ своею красотою и возбудила къ себѣ общую симпатію. Это была еврейка въ полномъ расцвѣтѣ красоты: чудный овалъ лица, великолѣпные черные волосы, нѣжный золотистый цвѣтъ кожи, большіе ласковые глаза и красиво очерченный ротъ съ красными губами и бѣлыми, красивыми зубами. Любовь къ мужу и дѣтямъ такъ и сквозила во всѣхъ ея движеніяхъ; это была преданность восточной женщины, немного лѣнивой, исключительно занятой своими семейными обязанностями. Симонъ уже закрывалъ дверь, когда въ комнату ворвались его дѣти, Іосифъ и Сара, здоровые, красивые ребята; они проскользнули за матерью, хотя имъ запретили слѣдовать за нею, и забились въ складки ея платья; прокуроръ сдѣлалъ знакъ, чтобы ихъ оставили въ покоѣ. Онъ былъ пораженъ красотою Рахили, и его голосъ принялъ какой-то нѣжный, музыкальный оттѣнокъ, когда онъ приступилъ къ допросу.
— Сударыня, вашъ мужъ вернулся безъ двадцати минутъ двѣнадцать?
— Да, господинъ прокуроръ. Онъ посмотрѣлъ на часы, прежде чѣмъ лечь спать, и мы еще бесѣдовали, затушивъ свѣчу, чтобы не разбудить дѣтей; мы слышали, какъ пробило двѣнадцать.