— Еслибы ты зналъ… Съ тѣхъ поръ, какъ бабушка осталась одна и такъ мужественно переносила свое одиночество, я часто думала о томъ, что мое мѣсто около нея, и упрекала себя за то, что покинула ее… Что дѣлать? Я никогда не смогу отрѣшиться отъ прежнихъ понятій. Боже мой! Какая это была ужасная кончина! Теперь я вижу, насколько ты правъ, когда стремишься къ тому, чтобы жена была истинною подругою мужа, и желаешь, чтобы на землѣ господствовали настояшая любовь и справедливость.
Черезъ мѣсяцъ Луиза вышла замужъ за Жозефа, а Capa за Себастіана. Обѣ свадьбы носили гражданскій характеръ и были отпразднованы въ одинъ день. Новая благодатная — жатва понемногу созрѣвала на плодородной нивѣ, засѣянной сѣменами будущаго и тщательно воздѣланная, очищенная отъ сорныхъ травъ суевѣрія и невѣжества.
Прошло нѣсколько лѣтъ. Маркъ продолжалъ свою дѣятельность и въ шестьдесятъ лѣтъ не утратилъ энергіи, а продолжалъ все съ тою же горячностью бороться за истину и справедливость, какъ и въ первые годы своей юности. Однажды онъ отправился въ Бомонъ, чтобы повидаться съ Дельбо, который, увидѣвъ его, воскликнулъ:
— Знаете, вчера я былъ пораженъ странной встрѣчей: я возвращался домой въ сумерки по бульвару Жафръ и увидѣлъ передъ собою человѣка, приблизительно вашихъ лѣтъ, но въ очень обтрепанномъ платьѣ… При свѣтѣ фонаря у кондитерской, на углу улицы Гамбетты, мнѣ показалось, что этотъ человѣкъ былъ никто иной, какъ братъ Горгій…
— Какъ, нашъ Горгій?
— Да, да, тотъ самый братъ Горгій, но только на немъ была одѣта не ряса, а грязный, старый сюртукъ, и онъ шелъ, пробираясь вдоль стѣны, и походилъ на голоднаго, бродячаго волка… Онъ, вѣроятно, вернулся втихомолку и живетъ въ какомъ-нибудь углу, нагоняя страхъ на своихъ бывшихъ сообщниковъ и тѣмъ добывая себѣ средства къ существованію.
Маркъ былъ очень удивленъ и не сразу отвѣтилъ.
— О, вы навѣрное ошиблись! Горгій слишкомъ боится за свою шкуру, чтобы рисковать попасть на каторгу; если послѣдній приговоръ будетъ отмѣненъ, то ему не избѣжать наказанія.
— Вы очень ошибаетесь, мой дорогой другъ, — сказалъ ему Дельбо. — Ему нечего бояться: послѣ преступленія прошло десять лѣтъ, и убійца маленькаго Зефирева можетъ теперь спокойно разгуливать по улицамъ. Впрочемъ, возможно, что я и ошибся. Во всякомъ случаѣ для нашего дѣла возвратъ Горгія не имѣетъ никакого значенія. Что можетъ онъ намъ сообщить, чего бы мы не знали?
— Конечно, ничего. Онъ столько вралъ, что и теперь не скажетъ правды. Та истина, которую мы ищемъ, которая намъ дорога, — не онъ намъ ее повѣдаетъ.
Маркъ иногда навѣщалъ Дельбо, чтобы поговорить съ нимъ о дѣлѣ Симона, которое все еще не было разъяснено и тяготило умы честныхъ людей, лежало темнымъ пятномъ на совѣсти всей страны. Хотя о немъ и перестали теперь говорить, но оно отравляло самосознаніе народа, какъ медленный ядъ, отъ котораго нѣтъ спасенія. Два раза въ годъ Давидъ пріѣзжалъ въ Бомонъ, чтобы повидать Дельбо и Марка и узнать, нѣтъ ли надежды на полное оправданіе брата; помилованіе не удовлетворяло его: онъ продолжалъ добиваться возстановленія чести невинно-осужденнаго. Всѣ его приверженцы были увѣрены въ томъ, что если приговоръ, произнесенный въ Розанѣ будетъ кассированъ, дѣло кончится полнымъ оправданіемъ Симона; всѣ ихъ старанія были направлены теперь къ тому, чтобы найти поводъ для кассаціи. Какъ и въ первый разъ, такой поводъ существовалъ, но доказать его было очень трудно. Дѣло въ томъ, что Граньонъ снова рѣшился сдѣлать незаконный поступокъ: онъ показалъ на этотъ разъ не письмо Симона съ поддѣльною подписью, а письменную исповѣдь того рабочаго, умершаго въ госпиталѣ, который будто бы по просьбѣ учителя сдѣлалъ фальшивый штемпель школы братьевъ; эта исповѣдь была отдана сестрѣ милосердія при госпиталѣ самимъ рабочимъ, наканунѣ его смерти. Не было сомнѣнія, что Граньонъ носилъ эту исповѣдь при себѣ и показывалъ ее нѣкоторымъ присяжнымъ и судьямъ, говоря, что онъ не хочетъ показать ее на судѣ, чтобы не запутать въ дѣло сестру милосердія, монахиню; онъ добавлялъ, однако, что, если дѣло приметъ нежелательный оборотъ. онъ предъявитъ эту исповѣдь публично. Теперь понятно было, почему присяжные не рѣшились вынести оправдательный приговоръ; они были точно также обмануты, какъ и присяжные въ Бомонѣ, и полагали, что поступаютъ по совѣсти, обвиняя Симона. Маркъ и Давидъ вспоминали о нѣкоторыхъ вопросахъ, поставленныхъ присяжными, которые имъ показались тогда очень странными, но которые были вполнѣ объяснимы, если допустить, что они знали объ исповѣди этого рабочаго, публичное обнародованіе которой было нежелательно. И вотъ они осудили! Дельбо всѣми силами старался добыть этотъ документъ, предъявленіе котораго немедленно вызвало бы кассацію приговора. Но получить этотъ документъ имъ до сихъ поръ не удавалось, несмотря на всѣ ихъ розыски. Въ послѣднее время они возлагали всѣ свои надежды на одного изъ присяжныхъ, доктора Бошана, котораго одолѣвали такія же угрызенія совѣсти, какъ и архитектора Жакена при первомъ процессѣ; онъ былъ увѣренъ, что исповѣдь рабочаго была подложна. Докторъ Бошанъ не былъ клерикаломъ, но его жена поклонялась іезуитамъ, и мужъ не хотѣлъ ее огорчить своими разоблаченіями. Приходилось еще ждать.