На основаніи всѣхъ этихъ данныхъ былъ составленъ обвинительный актъ. Симонъ лгалъ, что не вернулся въ Мальбуа по желѣзной дорогѣ съ поѣздомъ десять тридцать, который идетъ отъ Бомона двѣнадцать минутъ. Онъ былъ дома ровно безъ четверти одиннадцать; въ этотъ именно часъ мадемуазель Рузеръ слышала шаги, шумъ закрываемой двери и голоса. Очевидно, что маленькій Зефиренъ, вернувшись изъ капеллы Капуциновъ, еще не ложился спать, а разглядывалъ и убиралъ картинки духовнаго содержанія, которыя нашли въ полномъ порядкѣ на его столѣ; такимъ образомъ преступленіе должно было быть совершено между тремя четвертями одиннадцатаго и одиннадцатью часами. Факты вытекали одинъ изъ другого въ самомъ послѣдовательномъ порядкѣ. Симонъ, замѣтивъ свѣтъ въ комнатѣ племянника, вошелъ къ нему, засталъ его въ рубашкѣ, въ ту минуту, когда онъ ложился въ кровать. Безъ сомнѣнія, видя несчастное тѣло убогаго мальчика съ личикомъ ангела, онъ поддался внезапному преступному порыву безумія; существовали показанія, что онъ ненавидѣлъ ребенка, исповѣдывавшаго католическую религію; предполагали, что убійство могло быть совершено на подкладкѣ религіознаго фанатизма, и это предположеніе перешло уже въ увѣренность въ умахъ толпы. Но, не опираясь даже на такое предположеніе, можно было нарисовать слѣдующую картину: ужасное насиліе, протестъ ребенка, крики; преступникъ, охваченный страхомъ, запихалъ ему въ ротъ первое, что попалось подъ руку, чтобы заглушить крики; потомъ, когда мальчикъ выбросилъ комокъ бумаги и сталъ кричать еще громче, преступникъ, совершенно обезумѣвъ отъ страха, схватилъ его за горло и задушилъ.
Не поддавалось объясненію, какимъ образомъ у Симона очутились номеръ «Маленькаго Бомонца» и пропись, скомканные вмѣстѣ. Номеръ, однако, долженъ былъ находиться въ его карманѣ, а не у ребенка. Что касается прописи, то мнѣнія расходились; неизвѣстно, находилась ли пропись у мальчика, или у Симона; но потомъ было принято послѣднее предположеніе, какъ болѣе логичное, а показанія экспертовъ еще болѣе подтвердили, что пропись принадлежала Симону, потому что она была помѣчена его иниціалами. Послѣ совершенія преступленія все объяснялось очень просто: Симонъ оставилъ жертву лежащей на полу, а комнату въ полномъ безпорядкѣ, и только открылъ настежь окно, чтобы дать возможность предположить, что преступникъ вскочилъ въ комнату извнѣ. Съ его стороны было непростительною оплошностью, что онъ не уничтожилъ прописи и листка газеты, которые скомканными лежали на полу; но это доказываетъ, насколько онъ не владѣлъ собою. Очевидно, что онъ не могъ сразу идти къ женѣ въ такомъ разстроенномъ видѣ, а сѣлъ гдѣ-нибудь на ступеньку лѣстницы, чтобы немного придти въ себя. Госпожу Симонъ не считали его сообщницей, тѣмъ не менѣе полагали, что она не говоритъ всей правды, утверждая, что мужъ ея вернулся довольный и веселый, и нѣжно ее обнималъ, и ласкалъ въ эту ночь; время, указанное ею, однако, подходило къ истинѣ: безъ двадцати минутъ двѣнадцать. Важно заявленіе Миньо, что онъ былъ крайне удивленъ тѣмъ, что старшій учитель такъ поздно всталъ въ то утро. Когда онъ отправился будить его, то засталъ Симона въ большомъ волненіи, а когда сообщилъ ему объ ужасномъ преступленіи, тотъ поблѣднѣлъ, какъ смерть, и ноги его подкосились. Мадемуазель Рузеръ, братъ Фульгентій и отецъ Филибенъ — всѣ сходились въ одномъ пунктѣ показаній: Симонъ почти лишился чувствъ, когда увидѣлъ тѣло племянника, хотя въ то же время выказалъ замѣчательную черствость и ничѣмъ не проявилъ своей печали. Развѣ это одно не было подавляющимъ доказательствомъ его виновности? А всѣ данныя, вмѣстѣ взятыя, не могли не убѣдить всякаго, что онъ и есть дѣйствительный преступникъ.