– Не смей называть меня так, у меня кровь стынет в жилах от твоих слов! – с горечью сказал Джошуа и стёр с глаз скупую слезу. Ком стоял у него в горле, но он старался сдержаться.
– Этот поступок, несомненно, имеет двоякую природу. Как и многое, что творится на земле – неоднозначно. Но сильнее всего здесь прослеживается спасительная жертвенность. Она будет сильным мотивом твоей души. И в момент перерождения это сыграет, – пытался утешить его Ила.
– Сыграют муки совести и бесконечное чувство вины. И я буду откинут далеко назад, – не сдавался Джошуа.
– Да нет же, муки совести, признание вины и раскаяние очищают душу спасительным огнем, – убеждал Ила.
– Да, если на душе после раскаяния становится спокойно! – как бы закончил Джошуа и уже встал, чтобы пойти.
Иисус тоже встал.
– На душе у тебя и должно быть спокойно, дружище. Ты окажешь мне и всему миру огромную услугу. Без твоей помощи я просто бессилен, – он протянул руку и схватил за запястье медленно уходящего Иуду.
– Да, только Бог будет слышать несущееся со всех сторон – «Иуда – предатель!», – с отчаянием бросил Джошуа.
– Здесь я – Бог! Но, не смотря ни на что, я тебя не неволю…ты можешь уйти в любой момент, – повышая голос, сказал Ила. – Разве что-то держит тебя? Я, друг, рассчитывал на тебя и сомневаюсь, что кто-то из числа учеников сможет выполнить такую просьбу. Ведь нужно следовать пророчеству! – он отвернулся и уже шепотом добавил: – Всё в твоей власти, и даже я.
Глава девятая. Последняя ночь
Что ещё можно было тут сказать? Всё уже свершилось и стало историей. Другого Иуды нет, и Джошуа нужно сделать это, зная трагический исход. «Да что, собственно, за эгоизм? Я пекусь только о себе, когда на кону стоит судьба мира? А если отказаться? Что будет с миром, если не появиться в нем Христос, не будет христианства? Станет он лучше или хуже? – тяжелые мысли не покидали Джошуа. – Помнится, что история христианского мира не была особо положительной. Крестили порой кровью, насильно избавляя от старой веры. А чего стоили крестовые походы, а охота на ведьм? А борьба с еретиками, а массовый гомосексуализм в папский кругах? А захват власти церковью, совсем не духовный! А богатство и алчность, не сопоставимая с добродетелью? Что же хорошего дало христианство как религия? Только возможность пережить все эти беды?
Нет, я не могу так рассуждать, я рискую оставить миллионы людей без надежды и веры, не только без истории. Это совсем не то, что убить Гитлера. Вместе со злом я рискую убить и добро. Как я вообще могу принимать решения сам, по своей воле? Разве в моей власти решать за треть человечества? Боже, где ты? Где? Я голову сломаю думать об этом. Это наказание, наказание за то, что пожелал знать то, чего знать, мне было не положено? Про горького Егорку, поют и песню горьку!
Мало мне беды с машиной времени, столько людей лишились семей, нормальной жизни, даже умереть они как нужно не могут. Я был оплёван и презираем. Но мне этого оказалось мало. Мало, так давай дальше в бутылку, смысл жизни…душа…правда! Так вот твоя ПРАВДА, Иуда, хотел – получи! Идиот, болван самоуверенный, эгоист чёртов, выскочка…
Никто этим вечером не подходил к Иуде, как и следующим. Иисус избегал встречаться с ним взглядом, а если кто из апостолов подходил к нему, просил их оставить Иуду в покое. Иуда весь извелся, иссох, и к пасхе превратился в бессловесное приведение с пустыми, бесцветными глазами, взирающими на всё с равнодушной безысходностью. И когда Иисус преломил хлеб и подал его Иуде, сказав: «Один из вас предаст меня», Иуда съел его, и следом, как не в чем не бывало выпил вина, взяв чашу из рук учителя. «Не тот хорош, кто лицом пригож, а тот хорош, что на дело гож», – серой пеной всплыло у него в голове.
За столом завязалась шумная беседа, Иисус сидел словно каменный и смотрел в свой кубок, Иуда же встал и вышел из дома.
– Смейся, Паяц, ты над горем своим…– тихо напевая себе под нос, он некрепким шагом двигался к резиденции прокуратора. Спустя три часа он привел к условленному месту отряд стражников.
–…шуткой ты должен скрыть рыданья и слезы, а под гримасой смешной… – напевал Иуда навязчивые слова, медленно шевеля губами и подходя с Иисусу. Картинно обнял его лицо обеими руками и долго смотрел в глаза, но видел там лишь бездонное серое небо, в которое проваливался, падал, как ангел, потерявший свои крылья. Падал с огромной высоты.
– И видел…лишь Ад.
Он закрыл глаза и поцеловал Его в губы, как и положено было по сценарию…
Что было потом, Иуду уже не интересовало. Он постарался как можно быстрее покинуть это страшное место. Джошуа долго бродил по городу, пока не набрёл на вывеску цирюльника. Тот побрил его, постриг наголо и Георгий, похожий на жалкого ощипанного гусёнка, отправился на гору Фавор.