Такова в Африке тропическая лихорадка. Преходит день, и человек начинает чувствовать себя почти здоровым; но вдруг снова холодеют пальцы ног, от них к пояснице поднимается озноб, затем появляется ломота в плечах, начинает болеть голова, глаза горят, все тело как бы воспаляется и становится остро чувствительным к любому прикосновению, а потом снова мучительный жар и бредовые призраки…
Но надо было двигаться вперед, и больные англичане весь день проводили в пути, один в голове, другой в хвосте каравана. А на стоянках, где только и встречались Бертон со Спиком, изнуренные жарой и болезнью, они сквозь зубы обменивались нетерпеливыми замечаниями о делах, в которых так нужна была здравая рассудительность…
С тех пор как перестал доноситься по вечерам пушечный выстрел с «Артемизы», слухи о смерти консула Хамертона не раз будоражили караван.
— Это известие истинно, — утверждал Саид бин Салим. — Я обнаружил три куска материи, порванной крысами: это верный признак чьей-то смерти. А материя алого цвета: значит, умерший был англичанин.
Не убежденный этими доводами, Бертон тем не менее слишком хорошо помнил, в каком состоянии он оставил своего друга и покровителя. И вот, наконец, слухи получили подтверждение. Торговый караван, двигавшийся вдвое быстрее, обогнал экспедицию в нескольких переходах от Зунгомеро; хозяин, арабский негоциант, присутствовал на похоронах консула в Занзибаре.
Уже три дня караван стоял в одном переходе от последней деревни вазарамо. Об этой деревне шла молва как о самой опасной. Белуджи отказывались идти дальше, носильщики галдели и ссорились с охраной. Достоверные сведения о смерти Хамертона, которого каждый считал своим защитником, усилили брожение. Притихший шейх Саид, тревожась о сохранности своего непрерывно умножавшегося в пути имущества, нашептывал своим рабам какие-то тайные инструкции.
Для англичан кончина консула Хамертона означала большую потерю, которую оба переживали горячо и искренне. Почти полгода пользовались они в Занзибаре его безграничным гостеприимством, но это было пустяком по сравнению с теми действительно важными услугами, которые консул оказал экспедиции.
Хотя экспедицию финансировали, кроме Королевского географического общества, еще и такое влиятельное учреждение, как Форейн Оффис, и такое богатое, как Ост-Индская компания, в распоряжение путешественников поступила всего тысяча фунтов стерлингов. Руководители имперской политики и распорядители несметных капиталов пока не совсем ясно представляли себе, какие непосредственные выгоды сулит африканский поход двух исследователей. И президент Географического общества, ознакомив Бертона и Спика с бюджетом экспедиции, мог поощрить их лишь следующим напутствием: «Все в ваших руках. Будет успех, будут и деньги!» Только благодаря опыту подполковника Хамертона, его авторитету у местных властей и купцов, благодаря его участию в закупке снаряжения и вербовке персонала экспедиция вообще смогла отправиться в глубь континента.
Не к одним путешественникам был так отзывчив покойный консул. В Занзибаре без него не обходилось ни одно событие, в его советах нуждались все — чиновники и военные, купцы и проезжие ученые. Ни у кого в доме не бывало так по-человечески весело, нигде одичавшие занзибарцы не чувствовали себя настолько еще людьми, как в гостях у консула Хамертона…
— Жаль беднягу, — сказал Бертон.
Он лежал на походной койке, блуждая воспаленными глазами по брезенту палатки, неподвижному в предгрозовом безветрии.
— Полковник Хамертон был добрый христианин, — заметил Спик, который, согнувшись над раскладным столом, записывал данные последних инструментальных наблюдений. — Господь позаботится о его душе.
Спик не был святошей, а только, как всякий добропорядочный англичанин, признавал незыблемость религии. Но зная, что безбожник Бертон ненавидит религиозные предрассудки у просвещенных людей, он бросил эту фарисейскую фразу в подсознательном стремлении досадить своему товарищу.
Бертон поморщился и нарочито резко изменил направление разговора.
— Боюсь, как бы смерть консула не повлияла на султана Маджида, — сказал он. — Вдруг его высочество почувствует себя независимым и возьмет назад свое решение о допуске англичан в свой богатейший заповедник?
Видно, Спик был слишком измучен лихорадкой и слишком раздосадован тем, что его компаньон уже лежит в постели, а он еще должен работать над журналом…