Сразу отодвинулись куда-то вдаль все пережитые тяготы, опасности, рассеялись грустные мысли о проблематичности благополучного возвращения; все существо Бертона наполнилось светлой кипучей радостью, смешными и мелкими стали все недоразумения, обиды и огорчения. Весь караван был охвачен чувством победного ликования. Носильщики что-то кричали, громко смеялись, хлопали друг друга по спине. Белуджи палили из ружей. Как необходим был в эту минуту кто-то близкий, с кем можно было бы разделить радость открытия и вместе насладиться великолепным зрелищем. «Где ты, друг сердечный Изабелла! Как хотел бы я, чтобы ты была сейчас рядом со мной!..» Но Изабелла была далеко. И, повернувшись к своему мужественному спутнику, Бертон горячо и порывисто схватил его руку.
— Посмотри, Джек! — воскликнул он с небывалой сердечностью. — Наше озеро!
Но рука Спика, холодная и безжизненная, как плеть, не ответила на пожатие. Стоя лицом к Танганьике, Спик двигал выгоревшими бровями и растерянно оглядывался, будто шарил взглядом вокруг себя.
— Я ничего не вижу, — сказал он, наконец. — Туман какой-то перед глазами.
ГЛАВА V
В большой гостиной было пусто и тихо. Рояль был накрыт парусиновым чехлом, в таких же чехлах стояли диваны, кресла и мягкие стулья с фигурными спинками; голландские пейзажи и натюрморты в светлых рамках смотрели с драпированных стен уныло и вопрошающе, словно забытые здесь по недоразумению. За высокими окнами было серо и сыро, каштаны и липы в небольшом парке, окружающем двухэтажный особняк, стояли оголенные и безжизненные, и с кончиков набухших ветвей падали холодные капли.
Изабелла Эранделл, одетая в простое серое платье из шотландской шерсти, сидела в низком кресле у окна и задумчиво глядела в пространство. У нее на коленях лежали только что просмотренные газеты. Про Африку опять ничего…
С тех пор как Ричард отправился в Африку, у нее сложилась привычка каждое утро уединяться в этой гостиной, которая всегда пустовала и наполнялась людьми только в те вечера, когда Эранделлы принимали гостей. Здесь она просматривала газеты в поисках известий об экспедиции к центральноафриканским озерам, здесь отдавалась воспоминаниям и мечтала о будущем…
Домашние замечали развившуюся у нее любовь к уединению, но никто не заговаривал с ней об этом: Эранделлы были слишком воспитанны, чтобы касаться интимных сторон жизни друг друга. В остальном же Изабелла ничем не выдавала своего душевного состояния. Вечерами она без видимой неохоты появлялась в свете, доставляя своим родителям законную гордость умением вести себя в любом обществе: она была почтительна с престарелыми родственницами, безропотно выслушивая от них старомодные поучения и прошлогодние сплетни; пожилых джентльменов она очаровывала, кокетничая с ними так, будто они были молодыми людьми; молодые же люди, с которыми она не кокетничала, относились к ней серьезно, с уважением и даже с некоторой робостью, побаиваясь ее ума. Только сверстницы Изабеллы, барышни на выданье, не особенно жаловали ее своим расположением, считали, что в танцах она тяжеловата, и поговаривали о том, что она засиделась в девицах: в эту зиму ей шел двадцать четвертый год. Леди Эранделл, мать Изабеллы, была сильно обеспокоена этим обстоятельством, но поделать ничего не могла: Изабелла отшучивалась от всяких разговоров о подходящей партии и, как было очевидно, держала что-то свое на уме; впрочем, леди Эранделл даже знала, что именно…
Впервые Изабелла Эранделл встретилась с Ричардом Бертоном летом 1850 года во французском городке Булони, где она, как многие дети аристократических семей Англии, воспитывалась во французском пансионе. Тогда родители не взяли ее в Англию на каникулы, а сами приехали на летний отдых в веселый городок на берегу Ламанша, который становился в курортный сезон маленькой Англией, так много сюда наезжало англичан, для которых Брайтон и Гастингс были слишком банальны, а Италия и Греция слишком дороги. В Булони жила и семья Бертонов. Отец Ричарда, старый армейский служака без родства и знакомств, дотянув свою лямку до чина майора, вышел в отставку и поселился с женой и дочерью здесь, на севере Франции, где можно было жить скромно, по средствам, не возбуждая толков, вдали от презрительного соболезнования более удачливых товарищей по оружию.