— Ты беременна, — голос Джея был пустым. Пугающим. И глаза тоже. За последние несколько дней я испытала немало страха. На самом деле, очень много. Но никогда я не была так напугана, как сейчас.
Я сглотнула, в горле пересохло и першило, и кивнула, потому что не доверяла себе, чтобы говорить.
Он уставился на меня с этой бездной в глазах, формой человека, которого я любила, но без какой-либо сущности. Это был монстр.
— Ты беременна, и ты, блять, не сказала мне! — последнюю часть он прорычал.
Взревел.
Я никогда не слышала, чтобы Джей так повышал голос. Никогда. И это было перед лицом известия о его ребенке, растущем внутри меня. Желудок скрутило.
Джей теперь расхаживал взад и вперед, как зверь в клетке, не глядя на меня, его глаза метались по комнате, как будто искал, что можно уничтожить. В этой комнате было много дорогих, хрупких и редких вещей. Вещей, которые легко разлетелись бы вдребезги и не подлежали ремонту. Но сейчас нет никого более деликатного, чем я.
Я приготовилась к боли, к отказу, к эмоциональному удару, хотя он обещал, что больше так не сделает. Он обещал, что больше не сломает меня. Но это моя вина, не так ли? Я поверила лжи грешника.
Джей ничего не сломал. Во всяком случае, пока что. Он остановился посреди комнаты.
— Ты скрывала это от меня, — это было обвинение.
— Я не скрывала это от тебя, — прохрипела я, горло все еще было сухим и колючим. — Я искала подходящее время, с…
— Подходящее время, Стелла, было бы в ту секунду, когда ты узнала. В тот момент, когда узнала, что растишь нашего ребенка. Это было самое подходящее время.
А потом он сделал то, чего я не ожидала. Не после всего, через что мы прошли, не после того, как меня только что похитила русская мафия и после новости о ребенке.
Он ушел от меня.
***
Хотя я чувствовала себя одинокой, напуганной и убитой горем, я не последовала за Джеем. Это было неразумное решение. Я нуждалась в нем. Я провела целый день, думая, что больше никогда его не увижу, а потом думала, что потеряла ребенка. Моя рука потянулась к низу живота, все еще плоскому. Другой рукой я нащупала черно-белую фотографию, лежащую на кухонном столе, ту, которую доктор распечатала перед уходом.
Наш ребенок. Наш здоровый ребенок.
Я была очень счастлива и благодарна, но я боялась. На лице Джея не было радости. Ни грамма. Я беспокоилась, что надавила на него своей ложью. Толкнула его слишком далеко.
Это беспокойство снедало меня. Руки дрожали, а зрение затуманивалось. Поэтому я пришла на кухню, заварила себе чашку очень сладкого чая, который должен был вылечить все болезни. Я села на барный стул и выпила его, уставившись на черно-белую фотографию нашего ребенка, ожидая, когда найду в себе силы пойти к Джею.
В нашей спальне было темно. Джея в постели не было. Он сидел в кресле лицом к окну.
Я трусиха. Я не знала, как существовать рядом с этой версией любимого мужчины. Я пошла в душ, потому что на мне все еще была та же одежда, испачканная кровью Эрика. Грязью этого дня. Я долго отмывалась, смешивая воду со слезами, которым, наконец, позволила пролиться. Часть меня, крошечная, полная надежды, глупая часть, думала, что Джей придет ко мне. Придет в душ, полностью одетый, заключит меня в свои объятия. Прошепчет о своей любви и преданности, а затем медленно трахнет, заполняя полностью.
Но он этого не сделал. Это не мой муж.
Я вышла из душа, вытираясь роскошными дорогими полотенцами, которые постирала сама – теперь я это делала. Мы вместе купили все, что лежало в холодильнике, только на прошлой неделе, целую жизнь назад. Медленно я намазала лосьоном каждый дюйм своего тела. Потом вздохнула и уставилась на себя в зеркало. Мое лицо стало круглее, чем раньше. Полнее. Даже губы. Грудь стала больше, вены, идущие к соскам, были яркими и темными на фоне бледной кожи.
Я повернулась на бок, провела рукой по животу, нащупывая место, где рос наш ребенок. Стоя вот так, под резким светом в ванной, я увидела вздутие на животе, едва заметное, но оно было.
— Я вижу тебя, малыш, — прошептала я.
Затем я встретилась со своими глазами, сделала долгий и глубокий вдох и пошла в спальню. Пошла к своему мужу.
Он все еще сидел на том же месте. Если я ничего не сделаю, то он просидит там всю ночь. Я знала, что он будет уходить все дальше и дальше в себя, где я не смогу до него дотянуться.
Я не включала свет, нам нужна была ночь. Мои шаги не издавали ни звука, когда я подошла к нему, а затем опустилась на колени у его ног. Мои ладони легли на его бедра, когда они чуть приоткрылись для меня. Он был голый.
Даже это простое прикосновение принесло облегчение моим костям. Напряжение незаметно покидало его гранитное тело, но я увидела это.
— Однажды ты сказал мне, что лжешь так же легко, как дышишь, — прошептала я, наклоняя к нему голову, зная, что он смотрит на меня. — Я не умею лгать. Ни с кем, особенно с тобой.
— Но ты это сделала, — прошипел он в темноту, гнев пропитал его тон. — Ты лгала мне месяцами.
— Разве? — спросила я, сжимая руки вокруг обнаженной кожи его бедер, нежно потирая их. Мне до боли хотелось подняться выше, обхватить его член руками, а затем взять в рот, но я знала, что сейчас не время для этого.
Пока что.
— Я говорила тебе тысячью маленьких способов, без слов, — объяснила я, все еще потирая его бедра.
Он резко выдохнул, не прикасаясь ко мне.
— Но мне нужны были гребаные слова, Стелла.
Я прикусила губу.
— Я знаю. Знаю, что нужны. Я задолжала их тебе. И я буду мучить себя мыслями о том, что могло бы быть по-другому, если бы я сказала, — возможно, Эрик бы не умер. Может быть, Джей не был бы сейчас так далеко от меня.
Может быть.
— Но я это сделала. Я солгала, по-своему. И мне очень жаль. Но наш ребенок здоров, Джей. И мы здесь. Вместе. В безопасности.
Джей ничего не сказал, и это было больно. Но я все понимала.
— Ты покончил со всей русской мафией? — спросила я шепотом, когда он некоторое время молчал.
Он невесело усмехнулся. Это был первый раз, когда я слышала такой звук, и возненавидела его.
— У змеи не только одна голова, любимая. Их будет еще больше. Их всегда будет больше. Это еще не конец. Это всегда будет твоей жизнью.
Пауза. Длинная. Уродливая.
— Если ты этого хочешь.
При этих словах я пошевелилась, встала, чтобы забраться к нему на колени. Он уже был тверд. Я уже была мокрой. Поэтому я не стала пытать нас. Я опустилась на него. Мой быстрый вдох был затмеваем животным звуком, который вырвался из задней части горла Джея.
Я наклонилась вперед, двигаясь медленно, наслаждаясь. Мои руки легли на его шею, прижимая наши лбы друг к другу.
— Вот он, — простонала я. — Вот мой человек. Мой муж. Мое сердце.
Он ничего не сказал, но я и не ждала. Его руки легли на мои бедра, крепко сжимая.
— Ничто в этом мире не оторвет меня от тебя, — продолжила я, мой голос был хриплым, оргазм нарастал. — Ни сражения, ни кровь, ни войны. Ничто, Джей. Я люблю тебя, и твое несчастное, злобное сердце.
Наконец, он поцеловал меня, глубоко, сердито, с любовью. Именно тогда я взорвалась вокруг него, крича ему в рот, разрываясь на части. Его руки еще крепче сжали мои бедра, прижимая к себе.
— Я люблю тебя, — прохрипел он. — Всей душой. До самой смерти.
— До самой смерти, — прошептала я в ответ.
Месяц спустя
Восстановиться быстро не получилось. Джей был поражен своим самым большим страхом: потерять меня. Не только потерять меня, но и ребенка, о котором я ему не сказала. Ему пришлось достать самую порочную частичку себя, лишь бы меня вернуть. Я все понимала. Я понимала, что он не может вернуться к тому, кем был раньше. Я знала, что он пробивается обратно ко мне.
И я сделала все, что в моих силах, дабы вернуть его. Включала Дебюсси. Вставляла в рамку каждую новую фотографию сонограммы, которую мы получали, и он следил за тем, чтобы мы получали по одной фотографии в неделю, а наш врач даже не спорил.