– Детка, ты в порядке?
Она прислонилась плечом к дверному косяку между двумя комнатами и сказала:
– Да, я в порядке. Просто немного кружится голова. – Она вытерла уголки губ двумя пальцами. – Ты готов отправиться на пробежку?
Она могла бы сказать, что с ней все в порядке, но, судя по ее виду, Маккензи не будет до конца откровенна. У меня возникло подозрение. О беге не могло быть и речи. Я могу сказать об этом, просто глядя на нее. Поэтому у меня появилась несколько другая идея. Она оказалась даже лучше придуманной мной на этот день, и я не преминул ее озвучить.
– Как насчет того, чтобы пропустить пробежку и просто позавтракать на пляже? Думаю, утро обещает быть прекрасным.
– Неужели? Ты уверен? – она отошла и воинственно уперла руки в боки. – Или ты просто боишься, что я надеру тебе задницу в забеге?
Я встал и подхватил ее на руки.
– Да. Я уверен. И только в своих мечтах, ангел, ты могла бы обогнать меня.
В мгновение ока мы были одеты, завтрак был любезно упакован Руби, и мы отправились на пляж. Маккензи спросила, почему мы едем в Сиеста-Ки, а не на пляж за нашим домом, но я сделал вид, что настроен на перемены.
Пока мы ехали, на востоке начало вставать солнце. О берег ударялись синие и янтарные в свете солнца волны. Мою грудь наполнил соленый морской воздух, омолаживая душу. Я взглянул на свою девушку. Маккензи прислонилась головой к окну, и смотрела, как за окном мелькает мир. Ее белая хлопчатобумажная блузка натянулась на груди немного больше, чем я помнил. Это заставило меня кое над чем подумать. Может, мои глаза и обманывали меня, но я мог бы поклясться, что ее груди стали больше. Я был достаточно умен для того, чтобы не спрашивать об изменениях в женском теле так, чтобы мне не оторвали яйца. Но тут мне пришлось контролировать свое желание коснуться ее сисек.
Мы добрались до пляжа никого не встретив, за исключением ранних пташек – бегунов и тех, кто возвращался с вечеринки. Я припарковал машину, и мы вышли, прихватив с собой пляжную сумку и корзину для пикника. Маккензи настояла на том, чтобы нести сумку и вообще вела себя как-то странно. Я пожал плечами, решив для себя, что у нее женские дни и не стал вмешиваться.
Пока мы шли по пляжу, я восхищался идущей рядом красивой женщиной. Солнечный свет играл в ее светлых волосах, подчеркивая желтые, красные и коричневые крапинки, что создавали идеальную палитру к ее золотистым волосам. Ее лицо раскраснелось, а глаза сияли так, будто в них отражалось само солнце. Как и я, она находила в воде покой и утешение, ровный ритм и сокрушительная сила успокаивали нас обоих.
Когда мы достигли того места, где я впервые ее встретил, мы остановились.
– Похоже, это идеальное местечко для пикника? Как ты думаешь?
Маккензи сначала взглянула на меня, потом на залив, а затем на ее губах заиграла улыбка.
– Я думаю, хорошее местечко.
Маккензи раскрыла сумку, осторожно вытащила одеяло и расстелила его на песке. Я плюхнулся сверху, сминая ее аккуратную работу. Она заругалась на меня, потом рассмеялась, а следом шлепнулась рядом со мной. За завтраком мы говорили о музыке, погоде, новых фильмах, обо всем, что приходило нам в голову. Между нами всегда было все просто, но с тех пор, как открылась вся правда об Оливии, стало еще проще. Маккензи, после всего случившегося, стала осторожнее относиться к людям, но ее искренность никуда не исчезла. Теперь она, наконец, освободилась от прошлого, которое связывало ее так же, как и меня.
Судебное разбирательство закончилось в пользу Нэйта, в его деле против Оливии. Судья дал ему опеку над ребенком. Они назвали ее Майей. И я должен признать, что ошибался на его счет. Он подошел к опеке со всей серьезностью, как и подобает хорошему отцу. Оливия переехала в Чикаго, чтобы быть ближе к ним, ведь ей предоставили право посещения ребенка. Чего я никак не ожидал, так того, что Нэйт и Оливия преодолеют свои разногласия. Чуть больше недели назад Нэйт позвонил мне и сказал, что они с Оливией встречаются. И он очень спокойно говорил о человеке, которая чуть не довела его до сердечного приступа. Мне пришлось прикусить язык, чтобы мои мысли не слетели с языка. Маккензи, похоже, не возражала. После той ночи она перестала упоминать обо всем этом. Оливия разбила ей сердце, но оно у Маккензи едва ли было настолько мстительным, чтобы не желать истинного счастья даже причинившим ей боль людям.
Я лежал на одеяле, подложив одну руку под голову, а другой рукой обнимая прижавшуюся ко мне Маккензи, и смотрел в яркое голубое небо. Вода медленно приливалась и откатывалась, едва не достигая того места, где мы расположились. Мое сердце предательски дрожало, пока я обдумывал, как сделать то, ради чего мы пришли с ней сюда.