Стук раздается снова. Сажусь на постели; сердце колотится так, что едва не выпрыгивает из груди, и почти тут же чувствую, как во мне пробуждается сила, когда вижу, что ручка двери медленно опускается вниз. Вот уже несколько дней никто не стучался в мою дверь, не говоря уже о том, чтобы открывать ее. Меня держат здесь, пока не появится возможность использовать для ритуала перехода времен года. До тех пор у них нет причин иметь со мной дело.
Что, если они в самом деле нашли кристаллы и амулет? Это означало бы, что повстанцы проиграли. Что мой отец потерпел поражение, а Кево… Нет. Это невозможно.
Мое сердце бьется все быстрее и быстрее и вдруг на секунду замирает, когда сквозь узкую щель протискивается фигура.
– Мэрта? – тихо спрашиваю я. Мой голос шершавый, как наждачная бумага, и мне приходится несколько раз прочистить горло. – Что ты здесь делаешь?
Вместо ответа наша экономка бросает на меня слегка раздраженный взгляд и свободной рукой закрывает за собой дверь. На ладони другой руки Мэрты покачивается поднос с несколькими тарелками, мисками и большим кувшином воды. Она ставит поднос на маленький комод, а затем подходит ко мне.
– Ты должна что-нибудь съесть, – говорит она раздражающе громким и четким голосом. – Твой дед не слишком доволен тем, что ты отправляешь свою еду обратно нетронутой.
Я в замешательстве прищуриваюсь. Может, это сон? Не удивлюсь, если при всем окружающем меня однообразии мой разум уже просто прибегает к таким ярким снам, чтобы хоть немного развлечься.
– Что ты здесь делаешь? – снова спрашиваю я, быстро подтягивая к себе колени, когда она садится на матрас в изножье моей кровати.
Мэрта оглядывает меня с головы до ног, и ее брови поднимаются все выше и выше, пока почти не исчезают за линией роста волос. Ее всегда плотно сжатые губы сжимаются еще больше, и она медленно качает головой, отчего становится похожей на разочарованную бабушку.
– Что ты с собой делаешь, Снуппи?
Я с шипением втягиваю в себя воздух. При одном только звуке моего детского прозвища на глаза наворачиваются слезы. Быстро моргаю, но остановить их уже не могу – и в следующую секунду они уже бегут по моим щекам. Мэрта – одна из многих сотрудниц Зимнего Двора, но для меня она всегда была кем-то вроде члена семьи. Когда моя мама была слишком занята, а другие дети во Дворе вели себя по отношению ко мне слишком злобно и подло, рядом со мной была Мэрта – делала мне пудинг или давала работу по дому, чтобы чем-то меня занять. Вместе с моей матерью она была тем человеком, который чаще всего источал тепло и окружал меня им в этом доме.
Взгляд Мэрты смягчается, и в следующий момент она простирает руки и притягивает меня к себе. Я тихо всхлипываю, но позволяю ей это сделать. Во мне будто что-то ломается. Что-то такое, что будто только и ждало, когда меня обнимут и будут держать в этих объятиях какое-то время. Мэрта придвигается ко мне чуть ближе, и я прижимаюсь к ее груди и закрываю глаза, чтобы больше не видеть комнату, ставшую моей темницей.
Она слегка покачивает меня в объятиях и бормочет что-то, чего я не могу понять. В моем сознании возникают образы моей мамы, Кево, Кэт, Зары и Эммы. Образы всех тех людей, которых я успела потерять за такое короткое время и которых я всегда принимала как должное. Я бы все отдала, чтобы встретиться с Эммой в «Старбаксе» и обсудить все то дерьмо, которое сейчас происходит в моей жизни. Я скучаю по ней, и одна мысль о том, как она беспокоится обо мне, заставляет мое сердце болезненно сжиматься.
– Что… что ты… здесь делаешь? – спрашиваю я, всхлипывая, когда Мэрта медленно отпускает меня и снова окидывает пристальным взглядом.
Она снова качает головой:
– Один из нас должен был проведать тебя. Проверить, жива ли ты. Я смогла убедить их, чтобы мне дали проведать тебя, чтобы ты не причинила себе никакого вреда.
Я резко отступаю от нее и вытираю глаза тыльной стороной ладони.
– Как видишь, я все еще здесь. Я в порядке.
– Ты не в порядке, девочка.
Безрадостный смех срывается с моих губ.
– Что ж, ты права. Я чувствую себя просто дерьмово, но моего деда это вряд ли волнует. Ведь это его вина.
Какое-то время Мэрта молча смотрит на меня, так долго, что мне становится не по себе. Затем она тихо вздыхает и кладет свою руку на мою: