Справа неожиданно раздался громкий лязг.
Ваня резко повернулся на звук и увидел на дне окопа рядом с собой Мамеда. Аллахвердиев лежал на спине с полностью охреневшим видом, таращил на Ваню перепуганные глаза и пытался что-то сказать, едва шевеля побелевшими губами.
— Вы-ва-вым-мыы...
— Бля... — Ваня на корточках переполз к нему, сдернул каску с азербайджанца и задумчиво провел пальцем по длинной царапине на ней.
Как уже успел убедится Иван, ни немецкие, ни советские каски винтовочные пули при прямом попадании не держали, но здесь пуля прошла вскользь, сталь не пробила, только оставив глубокую борозду.
— Да ты в рубашке родился, Аллахвердиев.
— Вв-ах! — стуча зубами и отчаянно заикаясь, наконец выговорил Мамед. — В-вах, к-какой... шайтан...
— Вот тебе и вах, — хмыкнул подкравшийся с другой стороны комод, — говорил тебе, дурень, не маячь башкой, хай тебе грець.
— Ы-ыым... — виновато промычал Аллахвердиев, держась обеими руками за голову. — Шея болыт...
— Что у вас тут? — в траншее появился политрук.
— Снайпер, — лаконично ответил командир отделения. — Но обошлось.
— Твою мать! — ругнулся Уланов. — С утра уже два раненых. А у соседей два трупа и ротного подстрелили. Развелось гандонов. А наших снайперов хер допросишься. А минометами их ловить бесполезно.
— Бам! — рядом неожиданно раздался звонкий выстрел.
— Кто стрелял? — политрук с перепугу дернулся.
— Моя стлелил, — спокойно отозвался Петруха из-за поворота окопа.
— И что? — хмыкнул Уланов.
— Все усе, больсе стлелить не будет.
— Кто не будет? Ты не будешь?
— Немса. Смотли сама.
— Где? — Уланов сдернул бинокль и осторожно выглянул из-за бруствера. — Где, Петров? Пиздеть не мешки ворочать...
— Тама, восле колюсий пловолка куста видис? — флегматично ориентировал политрука якут. — Лево от куста сломаный делево лесит, видис лука толсит...
— Что... не вижу нихрена. — политрук вдруг ахнул. — Стоп! Нихрена себе! Точно лука толсит, тьфу ты, рука торчит, то есть. Да до него как минимум четыре сотни метров. Как ты попал? Да еще без оптики...
— Два их было, один умный, усел усе... — огорченно прокомментировал якут. — Отсюда я плохо его видеть. Надо ходить, искать место стобы поймать. Есть есе, много есть немса снайпел, я видел...
— Надо же... — политрук присел и привалился спиной к стене траншеи. — Объявляю благодарность красноармеец Петров. Ну? Не слышу.
— Слусю Совескому Союсу...
— То-то же, — удовлетворенно хмыкнул Уланов и сам себе сказал. — Вот тебе и готовый снайпер. Ладно. Но одному тебе будет несподручно. Кого бы в пару... — он провел взглядом по Ване, Мамеду и Деревянко. — Я бы сам пошел, да кто меня пустит...
— Ево пусть, — Петруха ткнул пальцем в Ивана. — Мал-мала усить буду. И руссе дай длугой, мой сибко плохой, столона стлелить. Сам не снаю как попала.
«Спасибо тебе добрый человек, мать твою... — зло ругнулся Иван про себя. — Хотя... почему бы и нет, один хер не в окопе сидеть, ждать пока на тебя мина свалится...».
В отличие от подавляющего большинства штрафников Иван чувствовал себя в окопах не очень уютно. Во время выхода из окружения его жизнь зависела от маневренности, он привык выживать в лесах и болотах, так сказать, в стиле: вовремя свалить, а здесь, такой возможности не было. А еще, Ваню дико бесил постоянно засратый ротный нужник, который организовали в отдельной траншее. Туда приходилось ходить как по минному полю.
— Тоже хочу! — вдруг оживился Мамед. — Тоже хочу шайтан стрелять!
Но Уланов только махнул рукой и ушел, на ходу бросив.
— Ждите, пришлю посыльного. Винтовку тебе Петров найдем...
Только он ушел, как начался минометный обстрел.
Ваня сразу забился в нишу в стенке траншеи и принялся тихо материться. Немецкие мины он ненавидел еще больше самих фашистов. Во-первых, они ужасно мерзко визжали в полете, а во-вторых, Ивану постоянно казалось, что мина падает ему прямо на голову. А матюги очень помогали переждать обстрел.
Через пару секунд в нишу втиснулся якут.
Помолчал немного, и трагически сообщил.
— Я сколо умилай.
— Что случилось? — Иван ошарашенно уставился на него. — Заболел?
— Деда скасал...
— Какой дед? — машинально переспросил Иван, но потом невольно улыбнулся, потому что вспомнил историю с дедом Петрухи, по своей первой попытки выжить.
— Моя деда говолил! — якут зло зыркнул на Ваню. — Не понимаис?
— Понимаю, понимаю, — быстро успокоил его Иван.
— Во сне с дедом говолил, — начал рассказывать якут. — Я спать, он плиходил, говолил, сто я дулак сколо помирать...