— Сказать, — выдохнула она. — Что я должна сказать?
— Тот звук, который ты только что издала, тот, который ты издавала в карете, когда пыталась меня соблазнить.
Эмма вздохнула, пытаясь набрать воздуха в лёгкие. Его рука медленно переместилась ближе, вниз. Он, конечно же, не собирается…Его палец погрузился в её сладкое местечко одновременно с грубоватым движением большого пальца второй руки на её груди. Эмма издала не хриплый чувственный стон, а писк.
Ей всё равно. Всё равно. Голова Эммы откинулась назад, ему на плечо, и она позволила Гилу делать, всё, что он пожелает, удерживая её руками на месте, губами лаская её щёки, уголок губ, изгиб горла, пока его руки творили чудеса. Она едва обратила внимания на то, что он раздвинул ей ноги, когда его руки задвигались в более частом и уверенном ритме, когда стало ясно, что не в одном пьянстве он проводил дни в Париже. Керр определённо научился там некоторым важным вещам.
— Конечно, — шепнул он ей на ухо, — я бы никогда не стал делать ничего подобного с английской леди по рождению и воспитанию. Но ты француженка. В Париже я узнал, что французские женщины ужасно требовательны.
— Да, — с трудом выдохнула она.
Он снова стал вращать и тереть большим пальцем.
— Должным образом воспитанная англичанка ни за что бы не позволила, что бы с ней занимались такими безнравственными вещами, — проговорил он нечестивым тоном.
Ему не стоит так акцентировать сей факт, смутно подумалось Эмме. Но то, что он делал, заставило её выгнуться дугой снова, задыхаясь и умоляя о чём-то, что мог только он…
— Я бы за секунду угадал в тебе парижанку. Потому что если я прикоснусь к английской леди вот так, — Керр подушечкой пальца потёр её сосок и потянул за него, — она закричит от возмущения.
Эмма больше не обращала внимания на его глупость. Вместо этого она выгнулась навстречу его ладони и позволила своим стонам вырываться из своего горла прямо к потолочным балкам. Пока его рука не остановилась.
Это было ошибкой с его стороны. Что-то должно было случиться, что-то поистине бесценное. Оно ощущалось как разворачивающаяся огненная буря, которая поднималась всё выше, с каждым…
— Какого чёрта ты делаешь? — сердито спросила она на старом добром англо-саксонском языке.
Его голос тоже казался ниже обычного, но не то чтобы этот факт мог её успокоить.
— Я подумал, тебе может быть трудно, — сказал Гил, — стоять всё время.
Эмма вырвалась и повернулась к нему, уперев руки в бёдра, с прищуренными глазами. Она неожиданно вспомнила, что это её будущий муж и ему необходимо дать несколько уроков, прежде чем она примет от него его кольцо, его ребёнка и всё остальное.
Её корсет немного давил, поэтому она взяла паузу, чтобы собраться с мыслями, пока развязывала верхний бант. Он наблюдал за ней так пристально, как только может мужчина, и она неспешно занялась шнуровкой, одновременно массируя свои бедные груди. Кто знает, как тяжело им было вздыматься вверх в воздухе таким образом на протяжении целых часов, превращённым в выставку для всякого лупоглазого мужчины на мили вокруг. Наконец, она потуже затянула тесёмки своей маски, что заставило её груди подняться самым привлекательным образом.
Затем, когда Эмма решила, что Керр достаточно наказан — а она заметила, что он, кажется, дышит с большим трудом — она отвернулась от него и наклонилась, чтобы расстелить на полу свою ротонду. Услышав его шаги, она выпрямилась и властно произнесла:
— Не двигайся.
Гил остановился, его глаза метали искры в её сторону.
Эмма была рождена и воспитана как леди, поэтому она без спешки улеглась и расположила свое тело на ротонде цвета бронзы, удостоверившись, что её волосы показаны в наилучшем виде.
— Теперь, — проговорила она, — вернувшись взглядом к мужчине, стоявшему над ней. — Позволь мне указать на то, что я француженка.
Один уголок его губ поднялся вверх.
— Мы медленно приходим в ярость, но не знаем пощады в своём негодовании, — сказала ему Эмма. — В действительности, мы можем быть самыми свирепыми из всех людей, живущих на земле. И поскольку всем известно, что женщины свирепее мужчин, это только подтверждает, что меня как женщины и представительницы моей нации следует бояться.
Он сложил руки на груди и ухмыльнулся, но она не дурочка. Он вибрировал как скрипичная струна.
— Буду признательна, если ты погасишь все эти огни, — сказала она. — Думаю, я сниму маску.
Он так и сделал. Единственным светом, который он оставил, было очень слабое мерцание фонаря Джереми, поставленного так далеко в углу, что он, конечно, не мог светить так ярко, чтобы Гил мог её узнать, если он вообще помнил черты лица своей невесты. Эмма отвязала тяжёлую, усыпанную камнями маску и отложила её в сторону. Она едва видела Гила. Он был лишь высоким, призрачным силуэтом, но она могла его чувствовать: чувствовать его желание, обращённое к ней, со всей неотвратимостью искры, упавшей в сухие листья.
— Я допускаю, что ты учишься медленно, учитывая твою национальность, — строго сказала она тёмной, похожей на цыгана фигуре своего будущего мужа. — Но пришло время тебе исправиться.
— Хм-м, — вот и всё, что он ответил, но казалось, он движется прямо к ней, словно не в силах справиться с собой, так что она позволила ему помедлить.
У Керра заняло не больше секунды вернуть её к тому крайне важному моменту, что лишь доказывало то, что этот мужчина чему-то научился в Париже.
И на этот раз он не остановился.
Её тело танцевало под мелодию его пальцев, словно она была марионеткой на верёвочках. Она задохнулась, вскрикнула, потянулась к нему…
Когда Эмма пришла в себя, то всё ещё лежала на своей собственной бархатной ротонде, глядя на пыльные стропила высоко над ними. Гил стоял над ней на коленях. Каждый дюйм её тела трепетал, словно лесной пожар прошёлся по ней, оставив её опалённой и вместе с тем нерастраченной, пылающей и всё ещё жаждущей.
Она глубоко вздохнула и сфокусировалась на его лице. Должно быть что-то ещё. На самом деле, она знала, что должно быть что-то большее. Он снял рубашку, но в остальном оставался по-прежнему одетым. И хотя он глядел на неё с нескрываемым желанием в глазах, и хотя его рука гладила её грудь так, что заставляла её прижиматься сильнее к его ладони, несмотря на это в нём было нечто, говорившее ей о том, что он считает, что выиграл.
Выиграл?
Она ещё даже не начала сражаться.
Медленно, чтобы не спугнуть его и заставить его броситься за рубашкой и безопасностью своих клятв насчёт того, чтобы не спать с женщинами, в особенности, как она начинала думать, с француженками, Эмма потянулась от кончиков пальцев на руках до самых ног. Его глаза казались переливающейся тьмой, наблюдающей за движениями её тела.
— Я так понимаю, — проговорила она, — что ты всё ещё настроен не оказывать мне милость.
— Эти милости должны быть оставлены для мужчины, за которого ты выйдёшь замуж.
Но его рука снова оказалась на её груди, обводя её очертания.
Девушка изогнулась в его руках, издав горловой звук, который ему так нравился и который получался сам собой каждый раз, когда он к ней притрагивался. Тогда она кивнула, словно поняла Гила и не считала его слабоумным, хотя, честно говоря, она начала рассматривать такую возможность.
— В таком случае, я полагаю, джентльмен должен позволить леди ответить ему взаимностью. Не услугой, поскольку ты лишён охоты выполнить мои желания. Но… — Она поймала его взгляд и удержала его, — маленькой взаимностью.
Керр нахмурился.
— Что…
Эмма подтянула ноги к себе и мягко толкнула его в плечо, и он, наконец, упал на спину, улыбаясь маленькой кривой улыбочкой. Хотя она была знакома с мужской анатомией (в основном благодаря новорожденным мальчикам), по вздутию на его брюках она могла видеть, что в возрасте между одним часом и тридцатью двумя годами там происходят поразительные изменения.