Анна с графом прошли еще немного вперед. Рядом с шатрами бегали и резвились маленькие и лохматые дети. Некоторые из них, взявшись за руки, водили весёлые хороводы и неуклюже подпевали народным песням.
Здесь было куда светлее, чем на окраине города. Мягкий свет фонарей создавал ощущение чего-то прекрасного и волшебного. Музыка приводила всех в состояние восторга. Все играли на губных гармошках и флейтах. Вокруг царило веселье и оживление. Под аккомпанемент губных гармошек жители распевали разные песни. Анна не знала слов, но ей безумно хотелось подпевать. Невольно она поддавалась ритму веселой музыки, да и граф тоже. Анна видела в его желтых глазах слабый интерес к празднеству.
В центре площади стоял старый колодец, также увешанный цветочными гирляндами. Древнее сооружение, построенное из неровных и шершавых серых камней, придавало всему празднику некую приятную атмосферу.
Окруженная палатками и шатрами, в центре главной площади маленького городка была возведена небольшая деревянная сцена. По обе ее стороны свисали потрепанные, старые полотнища занавеса красного цвета. Вдруг губная гармошка, игравшая около сцены, затихла. Все замолкло. Люди заинтересованной толпой потянулись к сцене в ожидании чего-то интригующего.
Анне, как и всем, стало любопытно, что будет дальше. Они вместе с графом протиснулись сквозь толпу и отыскали удобное местечко во втором ряду. Тишину, нарушаемую лишь шепотом заинтригованной толпы, рассек барабанный бой. На наспех сооружённую сцену взобрался шут. Под ногами его заскрипела пара досок, давно прогнившие от сырости. И хромая нога шута едва не угодила в эту хитрую ловушку.
— Милые дамы и почтенные господа, добро пожаловать! — громким басом, растягивая некоторые слова, поприветствовал толпу шут.
Он был одет в разноцветное и не самое чистое платье, измятое так, словно его владелец провел в нем ночь на груде соломы. Голову шута венчала высокая шляпа, увешенная звенящими бубенчиками.
— Сегодня расскажу я вам удивительную историю, — продолжил шут. — Историю о красоте, о проклятье…и о любви!
Шут старательно всматривался в заинтересованные лица собравшихся. И довольная усмешка промелькнула в его глазах, когда он увидел интерес зрителей. Позади неосвещённой сцены кто-то заиграл на скрипке леденящую душу мелодию.
— Ах, любовь-любовь! — вскричал шут, остановившись на месте и опустив глаза. — Любовь, что дарит счастье и становится проклятьем! — Он озорно посмотрел на толпу. — Любовь, что ядом отравляет жизнь и исцеляет ее! Любовь, что убивает и воскрешает!
Анна вслушивалась в эти слова, словно искала в них какой-то скрытый смысл. Она настолько погрузилась в яркую речь шута, что даже не заметила, как руки графа стали медленно и незаметно для всех исчезать.
Шут не говорил, а буквально выкрикивал слова, казалось, подобным образом он желал привлечь к себе гораздо больше внимания. И у него это получалось весьма удачно. К толпе присоединялось все больше заинтересованных людей. Они теснили друг друга, чтобы подойти поближе к сцене. Звуки скрипки, поначалу глухие, но потом нежные, медленно усиливавшиеся, постепенно заполняли пространство.
— Ла-ар! — шут заорал, рискуя сорвать голос, — каким бы ты ни был шустрым, тебе не убежать от судьбы! Она настигнет… кхх! Кх-х! —.
Шут сухо закашлял, и скрипка тотчас прекратила играть. Воцарилась тишина. Шут выставил руку вперед и обернулся вокруг своей оси так быстро, что полы его платья поднялись в воздух, а затем замер. Вдруг в руке его появился железный бокал, вмиг наполнившийся водой. Он поглядел на зрителей и, прочитав на их лицах изумление, широко улыбнулся, обнажив ряд желтых гнилых зубов. Залпом выпив воду, шут снова сделал еще один оборот, взметнув полами платья, и замер. Бокал исчез. Зрители восторженно зааплодировали. Ну и фокус, подумала Анна!
Проделки шута закончились, и вновь торжественно загремела скрипка. Едва уловимый перезвон колоколов в церкви приятно дополнял и музыку инструмента, и речь шута.