— Может быть, — Фэд устроился в кресле за пилотом и сцепил руки под подбородком. — Но я виноват в том, что с ней стало.
— То, что Каифа сделала с двоедушником — омерзительно, — проговорил я. — Возможно, ты поступил слишком мягко. Его она не жалела и мучала.
— А ты жесток, двоедушник, — усмешка магистра была холодной, но не осуждающей.
Он, возможно и жалел, что убил больную суку.
Но не потому, что она была когда-то ему не чужим, близким человеком, а потому, что не страдала за свои поступки.
Фэд о чем-то крепко задумался, а Бардо устроился за штурвалом и активировал основные системы. По красной глади корпуса прошла рябь, воздух вокруг слабо замерцал, а через секунду корабль подал голос.
— Приветствую, старый друг, — сказал он.
Точнее, она.
Голос был женским.
Но вот чего определенно никто не ожидал, так это ответа, раздавшегося с того места, где лежал куб.
— Здравствуй, вольная птица.
65. Шиповник
Меня колотило от ненависти, выворачивало наизнанку от черного разъедающего негодования, а внутренности горели огнем, расплескивая по венам кислоту и пламя, которое никак не получалось унять.
Сотня систем, а может быть две. Какая разница, если Совет будет жить? Им нет дела до людей и их миров, до загубленных семей, искалеченных жизней!
И, что самое страшное, Буре тоже не было дела.
Он забыл. Совершенно забыл, как мы покинули родной дом, как камкери изувечили нашу планету, убили его отца.
Север, наверное, насмешливо бы заявил, что я не политик и не понимаю очевидных вещей. Он был куда ближе ко всей этой системе, к интригам, склокам и закулисным играм. Может быть, он бы даже поддержал план Бури, ведь это шанс избежать полномасштабной войны, которая еще неизвестно чем закончится.
Кормежка — как возможность отделаться «малой» кровью и спровадить врага прочь; и даже если камкери и их хозяин вернутся позже, то у Совета будет время подготовиться и дать отпор, но чувство неправильности происходящего не отпускало ни на минуту.
В памяти все еще были слишком свежи воспоминания о родном доме — растоптанном, уничтоженным камкери. Разве Буря забыл отца? Разве он забыл, что Север был заражен и убит? Неужели после всего пережитого, после бегства, одиночества и испепеляющего гнева, он может даже задумываться о том, чтобы скормить планеты врагу, отнявшему у нас все? Разве ему не страшно? Не гадко, не противно? Разве не разъедает его бесконечная жажда мести и уничтожения, которую хочется обрушить на головы камкери?
И где гарантии, что тварь сдержит слово и уйдет?
Эрта была уверена, что то существо не сможет остановиться. Оно будет жрать, и открыть ему дверь — все равно что впустить лису в курятник.
И как потом жить с осознанием, что ты — именно ты — повинен в истреблении целых систем? Ведь там есть люди, которые совсем-совсем ничего не знают о планах Совета. И дети там так и не успеют пожить, если только не покинут насиженные места. И сколько таких успеет улететь до истребления? И предупредят ли их вообще?
Неужели борьба за собственное будущее хуже, чем банальный прогиб под ситуацию?
— То, что очевидно для политика, неприемлемо для воина, — говорил Север. — Кажется, что стоит сражаться до последнего, и как воин я полностью с этим согласен. Но как политик я буду искать компромиссы. «Малую кровь», если так тебе понятнее.
— Смерть одних ради спасения других?
— Я не говорю, что это самое правильное решение, но иногда у людей нет выхода. Спасти всех — утопия, — Север любил расхаживать по кабинету во время разговора, но в тот раз он сидел за столом и пристально меня рассматривал, положив голову на сцепленные под подбородком пальцы. — Красивая, благородная сказка о настоящем героизме, но суть в том, что героизм часто губит больше людей, чем спасает.
И я не могла это принять. Ни тогда, ни сейчас.
И не приму никогда. Эрта показала нам, где скрывается «правитель» камкери — уже что-то. И если потребуется, то мы сами найдем это место. Если, конечно, Фэд и Герант не решат, что план Бури — лучший выход.
Нет, они не могут так решить!
Но вдруг…
Отогнав непрошенные сомнения, я посмотрела на Бурю.
Очухался он быстро, но мы с Флоренс времени зря не теряли: крепко стянули ему руки за спиной, обезоружили, Ключ я устроила в самодельной петле на поясе.
Палящее солнце немилосердно било по голове раскаленным молотком, и мне казалось, что ночи в этом мире нет вовсе. Благо, что до города рукой подать, и скоро можно будет укрыться в тени домов и защитных стен.