— Констатирую факт. Нет ничего страшнее человека, загнанного в угол.
— Нужно проверить этот… схрон, — говорит Ши и ведет плечами, пытаясь размять спину, — если топливные капсулы там, то сможем улететь уже к утру.
Я слышу надежду в ее голосе, даже облегчение.
Убираю оружие и осматриваюсь по сторонам. Багровое солнце медленно клонится к закату, облизывает кровавым языком макушки деревьев, а вода в озере наливается еще большей чернотой, поблескивает, как глаз огромной рыбы.
Проклятое место. Неживое. Чужеродное.
— Мы в тяжелом положении, Ши, — говорю твердо, — ты ранена, а девочка не может себя защитить. Мы все вернемся к кораблю, и я оставлю вас под присмотром Бардо. Приду сюда один, все проверю сам.
Ши хмурится, между бровей пролегает морщинка, а губы вытягиваются в тонюсенькую нитку.
— Нет, так не пойдет. Идти в одиночку — рискованно.
— Мне плевать, пойдет тебе или нет, — к горлу подкатывает кислое раздражение. Я не собираюсь с ней спорить, не хочу пререкаться. Мне нужно простое согласие, чтобы ситуация не вышла из-под контроля. Потому что я вижу в Ши безрассудство. То самое воинственное безрассудство, присущее многим, выросшим в мире, где угроза жизни не исчезает ни на секунду. Такое же, как в Анне. Оно кипит под кожей, перекатывается во взгляде огненными волнами. — Мне балласт не нужен.
Ши вздрагивает и невольно морщится, точно лимон откусила. Кажется, что она вот-вот закатит глаза.
— «Балласт»? — она не повышает голос, потому что девочка рядом чутко реагирует на тон, и Ши чувствует это безупречно, как если бы всю жизнь имела дело с детьми.
Ворон недовольно каркает и ворочается под ребрами, ворчит неодобрительно, совсем как человек. Я в красках могу представить, как он качает головой, а в желтых глазах — бездна упрека.
Зачем я так? Мог бы просто сказать, что волнуюсь, что не хочу рисковать их жизнями. Да что угодно мог сказать!
Запускаю пальцы в волосы, сцепляю руки на затылке.
Никаких рисков, хватит с меня волнений. Я верну их на корабль. Лучше уж пусть ненавидят, чем будут пытаться помочь и влипнут в новые неприятности.
— А разве нет? — криво усмехаюсь и замечаю, как Ши удивленно изгибает медную бровь и открывает рот, чтобы что-то сказать, но тотчас закрывает его, глотая возмущение.
Я ненавижу себя за каждое произнесенное слово, за каждый жест, но даже с дулом у виска не смогу признаться, что внутри копошится желание уберечь любой ценой.
Это бы выглядело как капитуляция, как окончательное принятие выбора ворона, а я все еще хочу сохранить хотя бы крошки контроля.
Девушка опускает голову, но я все равно вижу, как кривятся ее губы.
— Как скажешь, стрелок. Пусть будет по-твоему.
12. Шиповник
Я выжидаю двадцать минут после того, как Герант уходит, оставив нас на попечение Бардо.
Буря пришел в себя и недобро косится на девочку. Ее странная внешность его нервирует, и я знаю, что за этим последует, но надеюсь, что Буре хватит выдержки и здравомыслия не начинать скандал.
Не хватает.
— И что это? — он угрожающе нависает над малышкой и рассматривает ее со смесью презрения и брезгливости. Даже руки в карманы спрятал, чтобы ненароком не коснуться.
От такого отношения меня передергивает, будто я ухватилась за оголенный провод.
Во имя Саджи, как у Севера мог появиться такой сын?! Разве мало он вложил в его воспитание? Мало учил? Откуда у такого человека — благородного, сильного, сострадательного и готового прийти на помощь, — мог вырасти такой ублюдок?!
Впрочем, почему я удивлена? Буря — продукт своего мира. Он всегда предпочитал проводить время за стенами поместья, среди дозорных и наемников. Даже если Север и вкладывал в него уважение к чужой жизни, воспитывал и наставлял, то все это тонуло в бесконечной жестокости трущоб, ненасытной жажды зрелищ центральных кварталов, где частенько вешали и мучали двоедушников и полукровок, и смертельной опасности внешнего мира за стеной города.
Буря никогда не изменится. Точно так же можно ждать от камня, что он зацветет.
Стоит ему войти в Совет, как вся цивилизованность слетит шелухой. Буря с радостью будет следовать местным законам, а они довольно жестоки. Он не станет отстаивать преданных ему людей, если они не чистокровны. Захочет «соответствовать».
Что станет со слугами? Среди них есть двоедушники, и они ждут господина на Заграйте.
Все это проносится в голове за считанные секунды, а я понимаю, что как никогда близка к вольной.
Если Буря даст мне вольную, то я стану никем. Потеряю свое место в Доме, любые привилегии, все возможности защитить людей.