Дело в том, что в войне, которую теперь ведут против нас немцы, они прежде всего обратили оружие против своих поэтов, музыкантов, философов, художников, артистов. Против живых, против современников, которые были изгнаны, а между тем таили в голове своей и в сердце неисчислимые сокровища; они обратили оружие и против славных мертвецов, имена которых стерты с фасадов, где господствует свастика. И теперь только в странах нефашистских можно без опасения читать Гейне, Шиллера и Гете.
Молодому человеку, убитому на возвышенности Нуврон, когда он читал стихи, было тогда, вероятно, лет двадцать. Верфеля, который, может быть, в последнюю минуту очаровал его молодую душу, мы теперь приняли в Париже как изгнанника…
Прежде чем гнев доведет французов до исступления и справедливая ненависть к гитлеровцам породит в их сердцах то неистовство, которое господствует в боях и приводит к досадным, но неизбежным промахам, я хочу во весь голос высказать мою благодарность истинной Германии.
Я хочу высказать то, что можно будет вспоминать во время военной грозы. Пока меня еще могут услышать, я хочу заявить, что мы будем бороться за истинную Германию, как борются за нас свободные сыны Испании, несмотря на наши измены, на нашу низость по отношению к их родине, несмотря на махинации наших руководителей и на чудовищный торг свободой.
В маленьких эльзасских деревнях, где я нес гарнизонную службу после перемирия, я впервые познакомился по их книгам с теми людьми, которые не дали поработить себя и в течение пятнадцати лет составляли славу Германии. Из Швейцарии, Голландии, Англии, Франции, из Советского Союза, из Америки голоса этих изгнанников еще доносятся до их родины, которой заткнули рот…
Какие славные уроки можем мы извлечь из их произведений, из их деятельности! В высказываниях Генриха Манна и Лиона Фейхтвангера слышатся, кажется мне, отзвуки того, что изгнанник Берне писал о Париже во времена Луи-Филиппа, о положении немецких писателей…
Следовало бы широко распространять высказывания великих изгнанников прошлого, чтобы бороться против той ненависти, которая порождает погромы и не умеет отличать Германию бессмертную от ее хозяев на один день. Слишком мало у нас знают Берне, Бюхнера, недостаточно читают Гейне…
Но, написав это, я подумал, что несправедливое пренебрежение к умершим менее возмутительно, чем почти полное незнакомство с живыми. Разве нет среди нас людей, подобных Гейне, Бюхнеру, Берне, которые дышат и творят? Их, живых, надо читать — это мощный и трепетный протест немецкой души!
Мало указывать на духовные связи прошлого. Надо поддерживать связи настоящего между живыми людьми. Есть Томас Манн и Брехт, Генрих Манн и Анна Зегерс, Лион Фейхтвангер и Вилли Бредель, Эгон Эрвин Киш и Людвиг Ренн, есть Франц Верфель и Музиль… И сколько еще имен, в которых воплощена надежда на светлое будущее! Есть современные песни, повести. Есть все то, что эти изгнанники восприняли от своего великого народа, которому заткнули рот, и что находит выражение в их пламенных словах, в их таланте, в их гневе.
Я лично считаю своей обязанностью признать здесь, что Франция в долгу перед ними. В сентябрьские дни некоторые из них, я знаю, я свидетель этому, готовы были своими руками, своею грудью защищать нашу землю, нашу родину. Этого я не забуду никогда, и пока у меня будет голос, чтобы кричать, я не дам другим забыть об этом.
Разве немецкая любовь к свободе не довела уже этих мужественных, закаленных людей до Тахо, до Эбро? Там, где дело шло о защите нашей Франции, мы видели, что это не пустые слова и что лицом к лицу с врагом их народа и нашего народа писатели Германии сумели сменить «оружие критики на критику оружием».
Наше чувство благодарности к Германии не пассивно. Эта насильственно уничтоженная культура, это высшее человеческое благо возрождаются в саду Франции, и духовную Германию будем мы защищать в тот день, когда преследователи ее нападут на нашу землю.
Наша благодарность Германии будет пустым словом, если мы не подкрепим ее материальной силой, если германскому оружию мы не противопоставим оружие французское, оружие защитников разума.
Чувство благодарности к Германии требует, чтобы мы и материально подготовились к предстоящему бою. Оно требует от каждого француза духовной силы и напряжения воли. Оно требует, чтобы каждый из нас знал, что он защищает не только свою свободу, но и свободу Европы, насильственно порабощенной, той Европы, которая называется Германией, называется Австрией, называется Чехословакией… увы!