(4) Опять-таки разве шершень думает своей крошечной головкой: "Мы с моими товарищами построим жилище из тонкой бумаги, внутренние стены которого будут изогнуты так, что образуют лабиринт; а в середине мы сделаем нечто вроде площадки, со входом и выходом, но так искусно придуманными, что ни одна тварь, кроме нашей разновидности, не найдет пути к середине, где мы проводим свои собрания". Или шелковичный червь, пока он еще на стадии личинки, думает ли своей крошечной головкой: "Пришло время мне готовиться прясть шелк, чтобы, когда спряду, можно было мне вылететь, и в воздухе, в той стихии, которая раньше была недоступна мне, играть с подружками и обзавестись потомством"? Подобно тому и остальные гусеницы, когда проползают сквозь стены и превращаются в нимф, куколок, коконы и, наконец, в бабочек? Есть ли у одной мухи понятие о том, чтобы встретить другую в одном месте, а не в другом?
(5) Почти то же самое у больших животных, что и у тех насекомых; например, у птиц и летающих тварей разного рода, которые знают, когда встретиться, когда готовить гнезда, откладывать в них яйца, сидеть на них и высиживать птенцов, приносить им еду, выращивать их, пока не научатся летать, и затем прогонять их из гнезда, как если бы они не были их потомством, и многое другое. Почти то же самое с наземными животными, змеями и рыбами. Есть ли среди вас тот, кто не может видеть из сказанного мной, что их самопроизвольные действия - не следствия процесса мышления, того единственного контекста, в котором мы можем говорить о понятиях? Ошибочная вера в то, что у животных есть понятия, возникла единственно и того ложного представления, что животные мыслят точно так же, как человек, и единственное различие - это дар речи".
(6) После этой речи ангельский дух осмотрелся вокруг, и поскольку увидел, что они все равно колеблются относительно того, есть ли у животных мыслительный процесс или нет, то продолжил выступление, говоря: "Я понял, что сходство действий животных и людей не дает вам расстаться с мечтой об их мыслительном процессе. Поэтому я расскажу вам об источнике их действий. Каждое животное, каждая птица, рыба, каждое пресмыкающееся и насекомое имеет собственную природную, чувственную и телесную любовь; она располагается в их головах, а в них - в мозгах. Этим путем духовный мир воздействует непосредственно на их телесные чувства, и ими он направляет их действия. Вот почему их телесные чувства намного более восприимчивы, чем человеческие. Это побуждение из духовного мира - то, что мы называем инстинктом, и ему дано такое название именно потому, что оно возникает без посредства мышления. Есть также вторичные инстинкты, возникающие из привычки. Но их любовь, с помощью которой побуждение из духовного мира направляет их действия, касается только питания и воспроизводства вида, а не какого-либо знания, разумения и мудрости, средств, которыми любовь постепенно развивается в людях.
(7) И у человека нет врожденных понятий, что ясно доказывается тем, что у него нет врожденного мыслительного процесса, а в отсутствие мыслительного процесса не может существовать никакого понятия, ведь одно обусловлено другим. Об этом можно заключить по новорожденным младенцам, которые неспособны ничего делать, только сосать молоко и дышать. Их способность сосать молоко не оттого, что они рождены с нею, а оттого, что они постоянно делали сосательные движения в материнской утробе. Их способность дышать - следствие того, что они живы, ибо это нечто наиболее общее у живых созданий. Даже телесные чувства их крайне слабы и мало помалу вырабатываются из этого состояния путем взаимодействия с окружающими предметами; подобно тому и двигаться они учатся путем тренировки. Мало помалу они как бы учатся издавать неразборчивые звуки, вначале произнося их без всякого понятия, но нечто смутное уже возникает перед их умственным взором; по мере того, как он становится яснее, возникает некоторое смутное воображение, а из него такого же рода мышление. Пропорционально образованию такого состояния возникают понятия, которые, как было уже сказано, неотделимы от мышления, а размышление развивается от наставления, и не от чего иного. Вот как у людей получаются понятия; они не врождены им, а образованы, и из них уже получаются речь и действия".
О том, что у человека нет от рождения ничего, кроме способности знать, понимать и быть мудрым, и склонности любить не только эти способности, но также своего ближнего и Бога, смотри опыт, записанный выше (48); и один из последующих.
Вслед за тем я посмотрел вокруг и увидел рядом Лейбница и Вольфа5, сосредоточенно слушавших доводы, выдвигаемые ангельским духом. При этом Лейбниц подошел и выразил свое одобрение и согласие; а Вольф отошел, и соглашаясь и не соглашаясь, так как ему не хватало внутренней силы суждения, бывшей у Лейбница.
Глава 6. Вера.
336. Мудрость древних была источником учения о том, что вселенная и все, что в ней есть, относятся к благу и истине; и потому все, что касается церкви, относится к любви, или милосердию, и к вере, потому что все, происходящее от любви, или милосердия, называется благом, а все, происходящее от веры называется истиной. Так вот, поскольку совершенно ясно, что милосердие и вера раздельны, но должны объединиться в том, кто собирается стать членом церкви, то есть иметь церковь в себе, то древние обсуждали и спорили о том, что из двух идет первым, и что, таким образом, правильно называть старшим. Некоторые из них говорили, что это истина, и потому вера; другие говорили, что это благо, и потому милосердие. Ведь они наблюдали, как после рождения человек сразу начинает учиться говорить и думать; это постепенно развивает его разум путем накопления знаний, и так он изучает и понимает, что такое истина; а с помощью нее он позже изучает и понимает, что такое благо. Так что он сначала постигает, что такое вера, и уж затем - что такое милосердие. Те, которые так понимали суть дела, приходили к заключению, что истина веры первородна, а благо милосердия родилось позже. По этой причине они оставляли за верой привилегированное положение и права первородства. Однако эти люди так завалили свой разум кучей доводов в пользу веры, что не смогли увидеть, что вера - это не вера, если не объединена с милосердием, а милосердие - не милосердие, если не объединено с верой, составляя с ней одно целое. Если это не так, то они не представляют никакой ценности для церкви. На следующих страницах будет показано, что они составляют совершенно единое целое.
Но в качестве вступления я коротко раскрою как, или каким путем они составляют единое целое. Это важно, поскольку прольет некоторый свет на все дальнейшее. Вера, которая также подразумевает истину, является первой по времени, но милосердие, подразумевающее также и благо, является первым в намерении. То, что первое в намерении, - на самом деле первое, поскольку оно первично, а посему и первородно. То, что первое по времени, на самом деле не первое, а лишь кажется таковым.
Чтобы это было понятным, проведем сравнение со строительством церкви и дома, устройством сада и подготовкой поля. Первое по времени в строительстве церкви - это заложить фундамент, построить стены, укрыть крышей, а затем поместить внутри алтарь и возвести кафедру; но первое в намерении - поклоняться в этой церкви Богу, та причина, по которой делалось все остальное. Первое по времени в строительстве дома - это сделать его внешний остов, и снабдить его всем необходимым для жизни; но первое в намерении - это удобная жизнь для себя и для всех, кто будет жить в доме. Первое по времени в устройстве сада - это уровнять землю, подготовить почву, посадить деревья и посеять семена, чтобы вырастить полезные растения; но первое в намерении - это та польза, которую извлекают из всех этих вещей. Первое по времени в подготовке поля - это уровнять землю, вспахать, взборонить, а затем посеять; но первое в намерении - это урожай, а также всякое применение, которое он находит. (3) Эти сравнения позволят любому сделать вывод, что по сути первое. Не правда ли, каждый, кто хочет построить церковь или дом, или устроить сад, или возделывать поле, прежде всего имеет в виду пользование ими, и постоянно держит это в уме, сообразуясь с этим, пока ищет средства, чтобы это осуществить? Значит, мы заключаем, что истина веры - это первое по времени, но благо милосердия - это первое в намерении, а раз оно поэтому играет ведущую роль, то на самом деле оно первородно в уме.