– Артиллеристы, – вкрадчиво проворковал маршал, – Кромвель дал приказ…
Сразу после этих слов земля дрогнула. Сначала заревела артиллерия, затем небо потемнело от «милей» и «акул»; оставляя дымные хвосты, полетели ракеты, завыли волчьим воем электронные пулеметы, и конфедераты перешли в наступление. На левый фланг Муад’Диба, нацеленный на самое опасное с точки зрения Кромвеля, южное направление, маршал обрушил практически всю авиацию – бомбардировщики стратегические, фронтовые, штурмовики и истребители всех классов. Главный компьютер распределял их по секторам, эшелонам, бомбовым квадратам, они поднимались с восточных баз, шли по траверзу Северной Защитной Стены и над целями, освобождая кассеты от смертоносного груза, встречались с другой волной, взлетевшей с западных аэродромов. Приземлившись на противоположных базах, самолеты с максимальной быстротой заправлялись горючим, загружали боезапас, и вновь уходили в небо, сменяя возвращавшихся товарищей и укладывая бомбы в оставленные предыдущей волной промежутки.
Одновременно проснулись и форты Подковы, упершись в которые все еще стоял центр императорской армии. Памбург срочно приказал поднять сдвоенный разведывательный зонд-робот. Высота для детального анализа была маловата, но картина не нуждалась в комментариях: на западе поднималась черная стена – это горела техника правого фланга, на востоке – коричнево-рыжая стена, буря, поднятая непрерывной бомбежкой левого фланга. Памбург повернулся к императору:
– Ваше величество, велите командовать отступление. Правый фланг разгромлен и бежит, через два часа противник займет Киликату. С левым флангом нет связи, меньше чем через час бомбардировщики будут здесь. Конфедерация полностью контролирует «Соллекс»…
– Стилгар…
– Стилгар или предал нас, или уничтожен. В любом случае ему к нам не успеть. Если не отступить немедленно, самое позднее, через четыре часа мы будем отрезаны. И… тогда все. Надо попытаться спасти то, что осталось.
Сколько раз за последнее время Муад’Диб слышал эту фразу – «спасти то, что осталось»! Сначала – власть в Империи, потом – саму Империю, потом – Арракин и, наконец, горстку самых верных соратников и собственную голову.
– Отступаем, – шепотом сказал Муад’Диб.
Атридесу, как всегда, повезло. Он успел со своими людьми добежать до Панджшера, прежде чем огненные челюсти окружения окончательно сомкнулись. Какая часть имперского воинства вернулась в Арракин, опять-таки сказать очень трудно. На совещании в знаменитой палатке Кромвель называет цифры в двадцать тысяч, ничем, однако, эти данные не подкрепляя. По сведениям представителей Красного Креста, вернувшихся в Арракин с гуманитарной помощью сразу после взятия столицы, уцелевших участников сражения было никак не менее сорока, а может быть, даже шестидесяти тысяч. В списках же Комиссии по эвакуации можно найти указания примерно на сто тысяч. Все здесь неопределенно, отрывочно, все сообщения противоречат друг другу, и тем не менее эти цифры со всей беспощадностью приводят нас к единственному выводу: Хорремшахская битва унесла жизни по крайней мере пятисот тысяч человек. По самым скромным оценкам.
После бегства императора сражение не завершилось. К вечеру второго дня левый фланг под командованием Кромвеля, правый фланг Джеруллы и выдвинувшийся из фортов центр Феллах-эт-Дина, как и предсказывал Памбург, соединились у Панджшерских ворот. Всю ночь и третий день шла настоящая бойня. Ни о каком организованном сопротивлении северян речи уже не было. Кромвель собирал разрозненные группы войск – в том числе и неожиданно выпутавшегося из своих ущелий закопченного Харконнена – еще сутки, и помчался в Хайдарабад, где, обуреваемый сомнениями, его ожидал Стилгар.
Шейх переживал, наверное, одну из самых тяжелых недель в своей жизни. Он сделал ставку, и теперь ему оставалось только наблюдать, как решается его судьба. Перед началом сражения стратег связался с Кромвелем и сказал:
– Дай на Хайдарабад реальную картинку.
Маршал не возражал, север Центрального Рифта отгородили экранирующим полем, чтобы никто в припадке патриотизма не надумал просветить императора о настоящем положении вещей, и «Соллекс» направленным лучом погнал в горную столицу отчет в реальном масштабе времени.
Город припал к телевизорам. Ни один чемпионат мира, никакой финал нигде и никогда не смотрели с таким неотрывным вниманием. Последняя впавшая в маразм старуха понимала: если Конфедерация проиграет сражение, мстительный император, в назидание прочим, вырежет Хайдарабад до последнего младенца. К вечеру первого дня атмосфера накалилась до предела. Армия Муад’Диба затопила равнину, как море, и грозила вот-вот захлестнуть хрупкий пунктир укреплений конфедератов. Перед громадным экраном у дома Стилгара стояла в угрюмом безмолвии целая толпа, и лишь изредка кто-то вполголоса, словно на похоронах, произносил какое-нибудь замечание. Напротив, на крыше, старший сын Стилгара – будущий король Фарух Первый – дремал у пулемета. Никто еще не предложил принести Муад’Дибу голову Стилгара на палке и пасть императору в ноги, моля о прощении, но напряжение росло с каждым часом.