Эта история интересна тем, что до некоторой степени объясняет легенду о слепоте Пустынного Проповедника. Ни сам Синельников, ни его биограф Аристарх Однорукий никогда не отрицали того, что Владимир и был тем знаменитым бааль-дахарским дервишем, но миф о его чудесном прозрении то ли затерялся, то ли уже в те времена не имел успеха, и в позднейших преданиях Пустынный Проповедник неожиданно унаследовал слепоту своего предтечи, что придало его фигуре некое грозное величие.
Двести лет спустя это заблуждение оказалось весьма на руку авторам сериалов о приключениях Муад’Диба. Во-первых, для придания большего эффекта образу пророка-ясновидца слепым объявили и самого императора, а во-вторых, видимо не желая себя особенно утруждать и ломать голову над хитросплетениями сюжета, сообщили изумленному читателю, что Пустынный Проповедник – это и есть Муад’Диб после смерти. Так из двух разных людей с безупречным зрением задним числом соорудили одного, но очень внушительного слепца.
Холодным и туманным утром пятнадцатого января двести одиннадцатого года на дозорной башне у южной оконечности Центрального Рифта появился неизвестный худой верзила лет сорока с лишним и потребовал связи с самым, каким только можно, высоким начальством. Такую связь ему дали, и он уселся перед видеофоном.
– Я Владимир Синельников. Вот здесь, на этом самом месте, я желаю видеть самого Феллаха-эт-Дина и Фейда-Рауту Харконнена. Я передам им Алию Атридес.
В эфире наступила пауза минут на сорок, затем экран вновь ожил и показал тронутый безумием лик барона Харконнена со сверкающей лысиной.
– Ааааааа! – заревел Фейд, тыча в камеру сразу двумя указательными пальцами. – Да, да, да, да! Это он, он, Феллах, надо лететь, подтверждаю, это он! Володя, я никогда не сомневался, ты же голова, так это ты девчонку украл, ты порубил сволочей, ну конечно, кто же еще, молодец, я знал, я с самого начала знал!.. Можешь не предъявлять ее, верим на слово, Феллах, я за него ручаюсь, летим!
Фейда сменил глава Конфедерации Южных Эмиратов Феллах-эт-Дин – лицо безукоризненной классической лепки в правильной белоснежной раме шапки волос и квадратной бороды.
– Здравствуйте, Владимир, – спокойно сказал он. – Девушка с вами?
– Она здесь по собственному желанию.
– Очень хорошо. Мы будем через два часа.
Фейд еще что-то завопил, но звук отрезало, и экран погас.
Ветер от вращающихся в противоположные стороны лопастей кружил на площадке смерч и трепал короткие волосы Алии. Она стояла с каменным лицом и, не мигая, смотрела перед собой. Синельников зябко повел плечами. Как гигантская челюсть, упала половина борта с тремя ступеньками, и сначала сбежали телохранители со сканерами, за ними – Фейд-Раута в коже и ремнях, и затем, не торопясь, сошли еще двое – Феллах-эт-Дин в официальной темно-синей хламиде и с ним долговязый старик в куртке с погонами и высокой фуражке.
– Матерь божья, – шепотом ахнул Синельников, – Алия, вон твой Тамерлан…
Взгляд Алии тревожно метнулся в сторону, но Феллах уже был рядом.
– Ваше величество, – сказала Алия. – Не надо расценивать мой визит ни как дипломатический маневр, ни как жест доброй воли. Это шаг отчаяния.
Эмир забрал ее руки в свои.
– Дитя мое, мне не надо объяснять, каких усилий вам это стоило. Поверьте, вы у друзей. Приветствую вас, Владимир. Вы снова творите добрые дела. Алия, Фейда-Рауту вам представлять не надо…
– Привет, сестренка! – Харконнен захлопал в ладоши, держа их на уровне живота. – Наконец-то ты сделала правильный выбор!
– … а это начальник нашего Генерального штаба маршал Кромвель.
Тот подошел, снял фуражку, пожал Алие руку. Она уставилась, как зачарованная. Волна седых волос, прозрачные совиные глаза, странная оцепенелая улыбка… Дух Войны – от него и в самом деле дохнуло жутью.
– Володя, – приветливо сказал Дух Войны. – Как тесен мир…
– Да, Джон, – ответил Синельников. – Даже удивительно.
– Ничего удивительного, уверяю тебя. Ты с нами?
– Нет, господа. Прошу меня простить, – Синельников поклонился так, словно на нем был фрак, а не пыльный простреленный стилсьют. – Я вас покидаю. Мне хорошо известно, что здесь устроит маршал Кромвель. Он всегда устраивает одно и то же, и, признаюсь, у меня нет охоты в этом участвовать. Я удаляюсь от мира и становлюсь отшельником. У меня с собой Евангелие, Коран и сборник Конфуция. Да, еще Лао-Цзы. Я все это собираюсь освежить в памяти или даже почитать вслух, если найдутся слушатели. Алия, надеюсь, ты будешь меня вспоминать. Засим позвольте откланяться, всего наилучшего.
Алия мгновенно очутилась рядом, побелевшие пальцы впились в отворот стилсьюта:
– И не рассчитывай от меня отделаться. Я найду тебя где угодно. Дай мне несколько дней.
В ответ Синельников взъерошил ей волосы.
– Алюш, занимайся своими делами. Иншалла. Что это значит, его величество тебе объяснит. Будь здорова. Если тебе там надоест, мы с «Ордынкой» тебя ждем.
Он спустился с башни, и было всем присутствующим видение: по мановению человеческой руки из зыбучих толщ поднялся легендарный властелин пустыни Шай-Хулуд и покорно замер, дав иноземному кудеснику взобраться на себя, и дальше оба исчезли в разрастающемся мареве наступающего дня.
Синельников выполнил данное Алие обещание и обосновался на Центральном Рифте, облюбовав для себя действительно очень уютную пещеру у подножия горных круч, с превосходным видом на Западную песочницу, но из отшельничества его ничего не вышло. Первым покой будущего святого нарушил старый знакомый – Аристарх. Оставшись в живых после карамагской мясорубки, он попал в руки императорских сардукаров и был ими брошен умирать, но не умер, а неисповедимыми путями добрался до Бааль-Дахара и, переживая удивительные приключения и встречая удивительных людей, пересек ужасные, кипящие пустыни юга. В итоге, оказавшись у форпостов цивилизации в предгорьях Центрального Рифта, он угодил в самый эпицентр слухов о фантастическом Повелителе Червей, который не то похитил Алию, не то воскресил, а может, и не Алию вовсе, а произвел еще что-то невероятное.
Загоревшись фанатичной верой в собственное предназначение, Аристарх двинулся на север вдоль Центрального Хребта и наконец со сдавленным воплем распростерся на камнях перед Синельниковым.
– Вставай, образина, – приветствовал его отшельник. – Я узнал тебя, Аристарх. Значит, это ты, скотина, нас продал.
Приподнявшийся было Аристарх вновь ударился оземь с такой силой, словно и впрямь собирался обернуться белым лебедем из сказки, и жалобно застонал. Вид его и в самом деле был удручающим – хромота, правый глаз наполовину закрыт, и чтобы открыть его, нужен хирург, а левая рука раздавлена – не подберу другого слова – практически до состояния фарша. Позднее, уже во время войны, и после, с этой рукой Синельников неоднократно раз возил Аристарха и в Арракин, и в Хайдарабад, было семь или восемь операций, но полностью восстановить функции так и не удалось – до конца дней воин жил со скрюченной конечностью, которой, однако, вполне хватало на то, чтобы тремя пальцами поддерживать специально сконструированный планшет с листом бумаги. На этих листах неутомимый подвижник уже с первых дней записывал едва ли не каждое слово Синельникова, составив, таким образом, несколько «Книг Пустынного Проповедника». Синельников и смеялся, и ругался, но в конце концов был вынужден махнуть рукой, лишь однажды задав своему историографу странный вопрос: «Аристарх, уродина, ты не на козлином пергаменте пишешь?»