- Да хоть на полу, - буркнул Мишель, решив не отвечать на ее вопрос.
Она только поджала губы, развернулась и скрылась за единственной дверью в этой странной обители. Вернулась через несколько минут. В руках ее были брюки и рубашка.
- Алекс оставил, - заявила она с невозмутимым видом. – Переоденься. Главное, не утащи с собой в двенадцатый век. Мне, видимо, еще возвращать эти вещи.
- Я вызову этого Алекса на поединок, убью его, и тебе не придется ничего возвращать, - хмуро сказал Его Величество.
- Я гляжу, ты уже кого-то вызвал, - холодно ответила Ее Величество. – В зеркало хоть смотрел?
Мишель потрогал свой разбитый нос. В собственных заботах он уж и забыл разгневанного де Конфьяна и растерянную Катрин. Diabolus! Что же такое произошло в саду?!
- Мари! Маркиза ничего не значит для меня. Никогда не значила.
Ее губы сжались в тонкую нить. Потом дрогнули, разомкнулись, и она заговорила:
- Я ничего не хочу об этом слышать. Ты будешь здесь, пока не вернешься к себе, чтобы не угодить под колеса. Я как-нибудь это переживу. Сколько на этот раз у тебя времени? И что ты должен сделать, чтобы убраться?
- Зачем ты так? Почему ты хочешь забыть все, что было у нас хорошего? И как же наш ребенок?
Мишель осторожно взял ее за руку. Но она тут же ее отдернула, будто он оставил на ней ожог.
- Не трогай меня, - прошептала она. Знала, что, если скажет не шепотом, он услышит в ее голосе слезы. – Я не буду об этом думать. Облегчи, пожалуйста, мне жизнь – заткнись.
Мишель нахмурился, кивнул и отошел к окну. Чувство обреченности и бессилия охватывало его. А ведь еще вчера он был счастлив. И был уверен, что счастье его никогда не закончится. Рядом с ним была Мари – его прекрасная принцесса, ставшая для него целым миром. А теперь…
Теперь у него остается последнее средство. Санграль. Его сила, которая поможет королю вернуть Мари. Он любит ее, у них будет ребенок. Они семья. Семьей и останутся. Его Величество не представлял себе, как сможет в этом сумасшедшем мире своей жены добраться до Монсальважа и найти проклятый Санграль. Но если это его последняя надежда, он сделает это.
22 декабря 2015 года, Кюкюньян – 22 декабря 1186 года, Трезмонский замок
- Бабенберг. Поль Бабенберг. Он может еще Паулюсом Бабенбергским представляться. Двадцать три года. Волосы русые, глаза серые, телосложение… - Лиз судорожно вздохнула – телосложение античного божества. Но вряд ли полицейский коммуны Кюкюньян оценит метафору, - телосложение спортивное.
- Так когда, говорите, он пропал? - спросил полицейский, записывая ее слова.
- Сегодня утром. В замке Керибюс. Я же вам объясняла.
Полицейский, чуть пошевелив усами, удивленно воззрился на напавшую на него девицу, требовавшую немедленно организовать поисковую группу.
- Мадемуазель де Савинье, может быть, потерпим хотя бы до конца дня? – в голосе полицейского звучала надежда, впрочем, не очень уверенно. На его памяти такое происходило впервые.
- Вы с ума сошли? – сердито спросила Лиз. – Он же совсем один! Мало ли, что с ним может случиться.
Конечно, Вивьен Лиз прекрасно понимала, что случилось с ее… эээ…. парнем? Да! Парнем! Но маленькая надежда, что он все-таки провалился в какую-то яму или ущелье, а не в дыру во времени, не давала ей покоя. А вдруг?
- Мадемуазель, да что там может случиться? Там в жизни ничего не происходило! – упрямо ответил полицейский.
- Если вы мне не поможете, я сама пойду по домам! – воскликнула Лиз, сжимая кулачки. – Буду стучать в каждую дверь и просить о помощи! И я уверена, что кто-то да вызовется помочь, потому что не все такие бесчувственные люди, как вы!
- O piissima Virgo Maria! – воскликнула женщина напротив нее.
Лиз поморгала и тихонько охнула. Она почему-то сидела за большим деревянным столом, а напротив нее грузная дама в средневековой одежде резала крупными кусками мясо. Нож выпал из ее рук. И она тоже охнула. Только не тихонько.
Лиз замерла на мгновение и тут же подпрыгнула на месте, внимательно рассматривая габаритную и очень фактурную женщину.
- Что вы собираетесь делать с этим мясом? – осторожно спросила Вивьен Лиз.
- Тушить в винном соусе с изюмом и сливами, - икнув, ответила кухарка.
- Круто. А с чем подавать?
- Шпинат и бобы.
- Ясно. А где брат Паулюс?
- У себя в комнате.
- Тогда я пойду… исповедуюсь? – Лиз медленно поднялась из-за стола, но старуха вскочила следом и спросила:
- А вы кто? Тоже из дальних стран? Такие срамные одежды у нас в Трезмоне не носят…
- Типа того… только я это… привидение… вот.
Кухарка побледнела, взяла чашку со стола и шумно хлебнула.
И только после этого Лиз почувствовала, что теряет сознание.
В это же самое время брат Паулюс в своей комнате со скучающим видом потягивал из кружки вино из Пуату, которое, кажется, стало несколько крепче и ароматнее, но от этого ничуть не хуже, а даже еще лучше. Шабли закончилось, пока он предавался эпистолярным мучениям. Написание письма Скрибу, которое он велел мальчишке-пажу доставить маркизу де Конфьяну, заняло порядочно времени. Затем, не удержавшись, он все же сходил на свой виноградник. Тот был укрыт толстым слоем снега, и лишь кое-где были видны голые стебли замершей до весны лозы. Монаху показалось, что и она изменилась. Стала крепче и толще. Он благоговейно прикоснулся к ней пальцами, почувствовав шероховатость стебля, и улыбнулся.
«Летом ты дашь мне урожай», - мечтательно сказал он лозе…
Паулюс почесал затылок и налил себе новую кружку. Он был рад снова оказаться дома, где все казалось привычным и знакомым. Но Лиз ему определенно не хватало. Не зная, чем бы еще заняться, святой брат решил сходить в часовню. Давненько он не молился. Как вдруг дверь содрогнулась от настойчивых ударов, и в комнату вошла странная процессия. Первой вплыла охающая и причитающая Барбара и, придерживая дверь, впустила в комнату мясника Шарля, который давно за ней ухлестывал, принося на кухню только самое свежее и самое лучшее мясо. На спине мясник, будто тушу, тащил… женское тело.
- Твое? – хмуро спросила Барбара.
Паулюс присмотрелся. Лиз? Лиз!!!
- Мое! – бросил он Барбаре и подскочил к Шарлю.
Отлепив его пальцы от ног девушки, он перехватил ее в свои руки.
- Это ж тебе не кусок мяса, болван!