Серж отстранился и, не говоря ни слова, принялся зашнуровывать тесемки. Аделина лишь удивленно наблюдала за его действиями.
- Что же, мои губы недостаточно сладки? Так можно выпить меду, - сказала она капризным голосом.
- Держи на мед! – Серж вынул из кошелька, прикрепленного к поясу, монету, и сунул ей в руки. И запоздало вспомнил, что этот самый кошель вышила для него Катрин. Все на свете для него было связано с ней. И о ней заставляло вспоминать.
Аделина же, кажется, никуда и не думала уходить. Вместо того, чтобы покинуть комнату, она уселась на постель Сержа и посмотрела в окно.
- Коли сейчас вернусь, хозяин решит, что вы недовольны мною. И, верно, изобьет меня.
- Ну, посиди здесь, - ответил Серж и тоже вгляделся в окно. Ему почудилось в этой ночи и среди стонов метели ржание коня.
Они молчали совсем недолго. Но этого времени хватило Сержу для того, чтобы сотню раз пожалеть о том, что не догнал Катрин в коридоре, когда она уходила. Знать бы теперь, в какой комнате она остановилась…
Кажется, он готов был забыть обо всем. О ее неверности, ее лжи, ее равнодушии. Лишь бы только она была рядом. Забрать и ее, и маленького Сержа, увезти их в Конфьян и попытаться жить вместе, как жили прежде. Только вот, как прежде, уже никогда и ничего не будет. Но так ли это важно, если он любит ее? Если его любовь к ней не убить? Если она срослась с ним, стала его сутью. Если, черт подери, душу его Катрин унесла с собой!
- У вас разбито сердце, Ваша Светлость? – спросила Аделина.
- У меня разбито сердце, - медленно повторил он. – Король полюбил мою жену.
- А ваша жена? – живо отозвалась она, и глаза ее сверкнули от любопытства.
А жена… А жена целовала его так в том проклятом коридоре, будто прощалась с ним… Но если ничего более не испытывала к нему, зачем так целовать?
- А моя жена упряма и своенравна, - тихо ответил Серж. – И она целовала короля. Я не знаю, почему. Быть может, потому что ей наскучило мое общество. Быть может, потому, что он заставил. Быть может, она просто не умеет любить и хранить верность… Я не знаю почему. Она целовала короля.
Аделина закусила губу и перевела взгляд на губы маркиза.
- И это после ваших поцелуев? Вот же дура!
- Она умнейшая женщина в королевстве. И уж поверь, гораздо умнее меня.
- А что было после?
- А после она остригла волосы, вырядилась юношей и примчалась сюда за мной, - ответил Серж и в ужасе замер, озаренный страшной догадкой. Страшной догадкой. Счастливой догадкой.
- Ну вы и олух, Ваша Светлость, - мечтательным голосом проговорила юная Аделина.
- Олух, - мрачно кивнул маркиз де Конфьян, блуждающим взглядом глядя в черный провал окна. Сердце его рвалось туда, в ночь, в метелицу.
24 декабря 2015 года, Париж
Было еще раннее утро, когда Мишель проснулся. Боясь разбудить Мари, спокойно спящую рядом, он разглядывал ее безмятежное лицо. Она была прекрасна. Приоткрытые, по-утреннему пухлые губы с четко очерченным изгибом, длинные ресницы отбрасывали слегка подрагивающие тени на бледные щеки, волосы разметались по подушке веселым ореолом. Думать о чем-то еще он не мог. Не хотел. Вся на земле нежность сейчас была здесь, в этой комнате, возле Мари. Разве все прочее имеет значение, независимо от того, что произойдет, когда она проснется после этой странной ночи – такой значимой и одновременно такой нереальной.
Мари зашевелилась, укладываясь поудобнее на его плече, что-то тихонько пробормотала и вдруг резко открыла глаза. Молча смотрела на Мишеля. И не осмеливалась пошевелиться. Только бы продлить этот момент пробуждения возле него. Потому что не знала, что теперь делать и как теперь жить. Сама того от себя не ожидая, она вдруг потянулась к его щеке и легко, едва ощутимо, прикоснулась к ней губами.
Он повернулся к Мари и, не позволяя своим надеждам глубоко пустить корни в душе, улыбнулся:
- Как спалось?
- Я не знаю… А тебе?
- Превосходно!
Мишель сжал ее в объятиях и легонько поцеловал в висок.
- Завтраком меня накормишь?
Она не сопротивлялась его объятию, однако на лице ее появилось выражение задумчивости. Когда Мари начинала думать, то неизвестно еще, до чего могла додуматься. Эту черту она сама за собой знала.
- Накормлю, - коротко сказала королева, но все еще не вставала, не желая покидать его объятий. Потому что прерви их на мгновение, и она не будет знать, что сейчас и здесь между ними все еще по-прежнему. – Только мне нужно принять душ…
Его Величество согласно кивнул, думая о том, что времени у него остается все меньше. А единственное, о чем он способен думать – простила ли она его?
- Позже, - добавила Мари и помчалась в ванную.
Там ей всегда легче думалось.
Включила воду. Та зашумела, успокаивая бурю, что теперь разыгралась в ее мыслях. В это утро после прошедшей ночи, не чувствуя торжества своей маленькой победы над ним, но вместе с тем испытывая все больше сомнений, она особенно остро ощутила очевидное. Она могла бежать от себя сколько угодно. Но никогда не сможет убежать от своей любви.
Знала, что ей суждено любить его всегда, всю жизнь, что этого не изменить.
И этого никогда не перечеркнет даже то, что он целовал другую женщину на ее глазах. Этого ничто не перечеркнет. Потому что он примчался сюда за ней. Потому что он хотел ее вернуть. Потому что он тоже не сможет без нее. Ведь не сможет?
Переодевшись в пушистый банный халат, чувствующая себя немного лучше после теплого душа, благоухающая ванилью, она стояла у двери и никак не решалась ее открыть. Она совершенно точно знала, что делать. И при этом ей было страшно, как никогда в жизни.
Когда она, наконец, решилась выйти, то просто спросила, как ни в чем не бывало:
- Так что насчет завтрака? Овсянку будешь?
- Буду, - осторожно, будто ступая по льду, кивнул король.
Мари прошла к кухне и поставила на плиту молоко. А потом, не глядя на него, но только на кастрюльку, проговорила:
- Мишель, нам нужно поговорить… Мне кажется, что… нам очень нужно поговорить.
- Нужно, - согласился он, скрывая напряжение. – Давай поговорим.
Мари перевела дыхание. Потом набрала в грудь побольше воздуха и выпалила:
- Я хочу дать нам еще один шанс. Я тебя люблю. И даже постараюсь простить. Но у меня условие.
- Какое?